Дети времени (Дети века)
Шрифт:
– Я зашел так далеко, что позволю своим двум дочерям выйти замуж, за кого хотят. Teбe восемнадцать лет, и она наполовину помолвлена со штурманом. Что ты скажешь на это? Я ей сказал, что это дело еще подождет. Да она и сама понимает. «Только Виллац Хольмсен и фру Адельгейд из Сегельфосса твои крестные родители, и этого нельзя оставить без внимания», – добавил я. Она поняла и это. «Что же касается меня, то со мной не считайся, и выбирай, кого хочешь!» У Герды еще много времени впереди, ей всего пятнадцатый год. Господи, ведь мы вращаемся в лучшем обществе нашего города и не доставало бы только этого! Например, весь чиновничий мир.– Семья окружного судьи, очень образованная, а у жены племянник прокуратор. Таковы же пастор и таковы же мои коллеги-коммерсанты. Обжившись среди них, испытываешь необыкновенное удовлетворение; я не желаю ничего
Поручик слушал своего друга, опустив голову, но теперь он поднял глаза и сказал:
– Лучше штурмана!
– Что ты хочешь сказать?
– Скажи Маргарите, – которую ты называешь Теей, – скажи ей от меня: лучше штурмана!
Консул улыбнулся несколько тревожно:
– Тебе желательно, чтобы род Кольдевинов скорее прекратился?
– Дорогой Фредерик, вовсе нет. Мне, быть может, хочется воспрепятствовать этому. Моряк немало переживает на своем веку, он путешествует и видит многое; в конце концов, делается чужим. Подобно военному, в случае войны, он может повыситься. Моряк и солдат не так подчинены повседневности, как чиновники.
Тут консулу пришлось защищать свое мировоззрение.
– Извини, ты сидишь в своем Сегельфоссе и ошибаешься, – сказал он.– Если бы ты шел за своим временем, то знал бы, что многие взгляды изменились с тех пор, как мы были детьми. У нас чиновники стали дворянами. У нас так.
– Гражданские чиновники – это, правда, особый класс. Сын за отцом, поколение за поколением – писцы. Крестьяне по происхождению – они «выбились». А в сущности, они только опускаются, превращаясь из хороших земледельцев и рыбаков в судей и пасторов. Ну, пусть!
По-видимому, есть закон, что чиновник должен родить чиновника. Почему? Посмотри вокруг себя – и при незначительных доходах и медленном движении вперед – чиновничество процветает, приобретает почет, положение, это верно! Но значения, богатства? Сын после отца, поколение за поколением – все одно и то же. Это мировой закон. Сыновья должны становиться чиновниками; дочери должны выходить замуж за чиновника, за доктора или пастора – это все одно. Этот закон не допускает уклонений – это неумолимый закон и называется законом чиновничества. Бывают случаи небольших повышений, иногда ударит гром. Отец начал писцом, сын должен стать тем же; это они называют повышением культуры. Что меня касается, то я с гораздо большим удовольствием разговариваю со своими рабочими, чем с нашими чиновниками. Но вообще я мало с кем разговариваю, – заключил поручик.
– Ты слишком горд, – заметил консул обиженно.– Нам же приходится и продавать, и покупать, и разговаривать, и торговать.
– Я горд! – воскликнул поручик вдруг, и былая горячность проснулась в нем. – Конечно, я горд. Но это отвращение, понимаешь ты, – отвращение. Меня тошнит от всех этих судей, докторов и епископов. Я здесь жил в своем одиночестве и опередил то, что осталось позади меня. Они наслаждаются собственным ничтожеством, как солнечным светом, они суются вперед и воображают, что имеют право выражать свое мнение, – я им не препятствую. Они отваживаются ходить, задрав голову, я же хожу нагнувшись, я всегда смотрю на землю, на камни, да на границы. Вот являются эти сыновья писцов и знают, что после дождя следует солнце, смотрят наверх и рассказывают мне. Тебе, вероятно, не приходилось испытать этого. Они умеют читать и вообще знают только самое необходимое для жизни, без чего нельзя обойтись. Но нельзя жить без образования, умея только читать и писать, не идя дальше школьной премудрости, – этим могут жить лишь немногие. Но для того, чтобы уметь наслаждаться культурой, – первое условие родиться многим поколениям в богатстве и роскоши; для этого недостаточно попасть из обыкновенных условий и бедности в чиновничий дом. Это богатство и роскошь во многих поколениях устанавливают характер, придают ему самостоятельность. Вот тогда можно жить культурной жизнью. А чиновничество? – да просветит тебя Господь – разве ты не видишь своими глазами, до чего оно глупо, неустойчиво в мнениях, несамостоятельно. Заметь, к каким целям оно стремится, – к повышению или каким-нибудь нарушениям справедливости. Случалось ли тебе видеть, чтобы целью их было богатство? Откуда же это все? Все это выработалось продолжительной привычкой служить и есть следствие школьной премудрости. Они даже друг друга не могут двинуть вперед, и, по-моему, это оттого, что им пришлось бы выдираться из целого мира пошлости и пошлых обычаев. Так везде, так
– Извини, – ответил консул, – я не говорю: «Лучше штурман».
– Да, потому что…
– Я не говорю: «штурмана» потому, что не хочу для Теи неравного брака.
Как он был великолепен и банален в эту минуту!
Молчание.
Поручик сидит, открыв рот.
– Разве так непонятно то, что я говорю! Я сказал: «Лучше штурман» потому, что – как уже объяснил тебе – другие хуже.
Он, собственно, не из какой-либо семьи: отец его лодочник. Собственно, попросту, матрос.
– Можно жить и по природе. Между тем, как чиновник не может жить культурой, которой у него никогда не было и которую он никогда не может изобрести, так как культура не входит в школьную премудрость, штурман может вполне жить по природе. Ты возразишь, что штурман теперь уже не одна природа, но из них двоих он все же ближе к природе, и поэтому более выносливый. Передай это Маргарите.
– Извини, только я этого не сделаю. Да это убило бы мать ее. Семья моей жены из тех, которые «выбились».
– Вышли в чиновники? Стало быть, опустились! У жены твоей племянник прокуратор, тебе ежедневно докладывают, что он из себя представляет нечто. А ты прекрасно сознаешь, что это ложь. Сегодня вечером ты сказал несколько очень милых вещей! Он даже не из какой-либо семьи! Вот, если бы отец был прокуратором, так он был бы из семьи! Ну, не сошли ли вы с ума? Где та молния, где тот блеск, – отражение далеких предков, – который в настоящее время сделал бы его чем-нибудь? Чиновники знают одно только отступление от правил; это – «неравный брак». Это для них молния. У них даже нет представления о чем-нибудь другом, они рождены в ничтожестве для ничтожества. Вот тут был доктор; ему приходилось лечить у нас в доме: у нас были больные, а сведения по медицине у него имелись. Он бывал здесь, в этой самой комнате; он ничего не смыслил, но сделал вид, что его ничто не удивляет. Он увидал тот стул, подумал, что стул сделан для того, чтобы сидеть на нем и развалился. Следовало бы ему сесть на пол и взять стул на колени. Он смотрел на стены: его товарищ-доктор рассказывал ему о здешних картинах; он смотрел на ту Афродиту, на те группы, на «Времена года», на люстру с орлами, – смотрел на все и не опустил глаз, не всплеснул руками. Зовут его Оле Рийс.
– Сестра его венгерская графиня. Ты как думаешь?
– То, о чем ты напоминаешь, может иметь известное значение, – для ее потомства со временем. А брат, благодаря тому, стал только нахалом.
Консул пьет и хочет возразить другу; раз навсегда покончить вопрос. О, как бы он мог поразить его всей этой банальностью, царящей в его семье и в городе!
– В продолжение вечера ты сказал несколько нехороших вещей. Ты ходишь здесь по Сегельфоссу, царишь над самим собой и над другими; противоречат тебе только раз в году, – когда я приезжаю к вам. Но теперь ты мне ответишь. Я стану говорить строго логически и прежде всего спрошу тебя: «Знаешь ли ты мой замечательный город? Нет. В таком случае ты не знаешь и Боммена. Боммен домохозяин. У него есть сын-студент; стало быть, Боммен желает, чтобы его дети вышли в люди. Я хочу воспользоваться здоровыми и справедливыми рассуждениями этого человека. Боммен сказал бы что-нибудь в таком роде: «Потвоему мнению, в членах одного рода не допускается отступлений от одного типа?» Боммен говорит и смотрит на тебя.
Поручик улыбается.
– Боммен этого не думает. Искусственно созданные отступления? Господин Боммен говорит, что таким образом, индивид остается таким же, каким был прежде. Он, может быть, достиг богатства и продвинулся вперед по общественной лестнице, чтобы сын-студент мог быть чем-либо иным, чем чиновником. Это первое предположение. Для этого он, может быть, стремился к богатству; может быть, для того приобретал собственность, чтобы он мог легче выбраться из писцов…
Вошла экономка и доложила, подав визитную карточку:
– Он желает переговорить с хозяином.
– В такое время!
Поручик читает карточку, нахмуривает брови и говорит, подумав минуту:
– Извини ни минуту, Фредерик; мне хотелось бы еще кое-что сказать, но…
– Смотри, не забудь. Я тоже еще кое-что скажу, когда ты вернешься, будь уверен.
Поручик уходит и возвращается через несколько минут, как будто отказал пришедшему человеку.
– Удивительная манера! – сказал он, смотря на часы.– Как тебе показалось, фру Адельгейд ничего не имеет против продажи участка?