Дети времени (Дети века)
Шрифт:
– Все болтовня…
– Я говорю только то, что знаю. Эта значительная и самоуверенная личность меня вовсе не интересует.
– Вы все шутите, Виллац. Я хотела попросить вас об одной вещи, но теперь передумала…
Что такое с фру Адельгейд? Она так взволнованна; она вдруг обнимает мужа и говорит:
– Отчего вы такой? Прошу у вас прощения!
К собственному своему изумлению, поручик не ответил на ее ласку; он стоял неподвижно, отвернувшись.
Она опустила руки, качаясь отошла в сторону и упала на стул.
Она ничего не понимала; не могла понять, почему она вызвала
Она только чувствовала свое унижение.
– Зачем вы сюда пришли? – спросила она.
– Чтобы выслушать, что вы скажете, – ответил он.– Исключительно для этого.
Теперь, очевидно, он взял верх и воспользовался своим преимуществом. Она почувствовала это и ответила:
– Мне нечего больше говорить.
– Не может быть!
– Хотите вы знать, что я скажу? – спросила она и выпрямилась. – Доктор… я хотела просить вас сказать этому мужику, что мы никогда больше не обратимся к нему. Теперь вы знаете?
– Хм! – сказал поручик.
– Но для вас это, вероятно, не имеет значения?
– Не могу себе представить более приятного поручения, – ответил поручик с выражением несказанного превосходства.
Выведенная из себя его тоном, она крикнула:
– Нет, вы этого не сделаете, уверена, что не сделаете.
– Вы не думаете, что говорите.
– Я вас знаю, – ответила она запальчиво, – вы всегда ездите шагом, вы боитесь за свою особу… Это свойство вашего характера. Но как угодно. Покойной ночи!
Когда она была уже в дверях, он с язвительным самообладанием сказал:
– Несколько дней тому назад вы высказали за обедом, что желали бы проехать к себе домой. Я, со своей стороны, не имею ничего против этого; деньги готовы к вашим услугам, – как всегда…
Молчание.
– Хорошо. Благодарю вас.
Но это предложение мужа сильно смутило ее, и она вышла из комнаты большими, поспешными шагами, чтобы остаться наедине и все обдумать.
А поручик снова надел кольцо на правую руку.
ГЛАВА VI
Маленький Виллац вырос; он высокий мальчик, хорошо играет и поет, но настоящий сорванец и своенравен; с ним нелегко справиться, как прежде; он делает, что хочет, и матери не слушается.
Отец долго раздумывал, как быть с ним; взять ли домашнего учителя, который учил его самого в детстве, – учителя с некоторыми школьными познаниями; или поступить иначе, – это было для него большим вопросом. Этот учитель будет ходить из комнаты в комнату по всему дому в Сегельфоссе, обедать за одним с ними столом и слушать все, что говорят; утром он станет заниматься, а по ночам зубрить, чтобы стать священником или адвокатом. Поручику были знакомы люди подобного сорта; он не мог говорить с такими господами, взгляды которых совершенно отличались от его личных; у них нет ничего собственного, – все одна школьная премудрость.
Поручик подумывал об Англии – это страна, подходящая для его сына, там школа хорошая, хотя и дорогая. Лишь бы нашлись средства послать туда мальчика, только туда! Средства! Разве он не отправил в Тромсё долговязого сына Ларса Мануэльсена
Поручик все думает и думает.
А маленький Виллац – тот не думает. С годами он сошелся с мальчикомсоседом – Юлием, одним из сыновей Ларса Мануэльсена, и они вместе проводили веселые дни. Маленький Виллац раз провел Юлия по задней лестнице к себе в комнату, показывал ему разные вещи, и они вместе рисовали акварелью. Юлий был для него чем-то совершенно новым и любопытным; мальчик, кроме того, внушал к себе почтение своими огромными руками и ногами, которые они сейчас же нарисовали. Перед постелью Виллаца лежал ковер.
– Смотри, ты наступил на платье! – крикнул Юлий.
– Я?
Виллац взглянул на него с удивлением. И так как Виллац не сходил с ковра, то Юлий поднял ковер и положил на постель.
– Зачем ты это делаешь? – спросил Виллац.
– Чтобы ты не топтал его, – ответил Юлий. Приятели изрядно вымазались красками, и пока Виллац моет холодной водой руки и лицо, Юлий участливо смотрит на него.
– А ты что же, не станешь мыться? – спрашивает его Виллац.
– Нет, надо поторопиться, – говорит Юлий, – отлив начался.
Юлий чувствует себя не совсем ловко; он просит Виллаца спуститься с лестницы потихоньку: они могут встретить Давердану, а она не раз дома награждала брата колотушками. По предложению Юлия, Виллац должен спуститься сперва, а затем, если все благополучно в коридоре, кашлянуть. Виллац уходит.
Юлий оборачивается к столу и берет резиновый мячик, который заметил между прочими вещами: игрушка может пригодиться. Виллац кашляет, и Юлий тихонько скользит по лестнице.
Они пошли к морю и стали искать морских звезд, ракушки и камешки. Они выстроили на песке из камней дом и хлев, в хлев загнали скотину; скотину же представляли из себя различные раковины; коров они раскрасили, какую пятнами, какую полосами; краской послужила смесь кирпича со слюной. И, Боже мой, как они увлеклись игрой, хотя оба были уже большие мальчики.
Юлий проголодался и собрался идти домой. Но как же так расстаться именно теперь, когда было веселее всего? Виллац с содроганием подумал, что он пропустил обед; но разве он мог помнить о нем, когда даже не чувствовал намека на голод? Теперь же голод дал себя знать вдруг очень сильно, и он пошел за Юлием к нему в дом.
– А, к нам идет дорогой гость? – говорит мать Юлию.– Садись, Виллац. Ешь, Юлий. Где вы были?
– Был с Виллацем, – отвечает Юлий.
– Ты в дом к нему, конечно, не заходил?
– Как не заходил? Мы сидели и раскрашивали картинки. Спроси у самого Виллаца.
– Удивительно! – говорит мать, и чувствует прилив женской гордости.
Дочь, Давердана, горничной в Сегельфоссе, а теперь и Юлий побывал там.
Юлий быстро принимается уплетать селедку и картофель не пользуясь ни ножом, ни вилкой; тарелка у него четырехугольная, деревянная, – все совсем необыкновенное. Виллац чувствует ужасный приступ голода.
– Кажется, селедка и картофель вкусные? – говорит он.