Детский сад, штаны на лямках
Шрифт:
Теперь я разделяла точку зрения Алки: Алябьева от отчаяния сказала Никите, что он отец, в надежде, что бывший любовник примет участие в судьбе мальчика. Впрочем, Нащекину я пока не стану рассказывать о своем открытии. Пусть не расслабляется. И я уже даже знаю, какое задание надо ему поручить.
Когда я вернулась в квартиру Нащекиных, вся семья была в сборе. На кухне няня кормила маленькую Наденьку ужином, а в гостиной родители смотрели по телевизору какой-то боевик.
– Что нового? – кинулся ко мне Никита.
– Новостей масса, – отозвалась я, в изнеможении падая в кресло, – и все они сводятся к тому, что Ленку подставили.
Алка демонстративно отвернулась к экрану, хотя я видела, что она сделала звук потише и превратилась в одно большое ухо.
Я рассказала про глухого соседа Тутова, который никак не мог слышать криков ребенка, про разбитое окно в Ленкиной квартире и про разбросанные детские вещи.
– Но самое главное, что я выяснила, – квартира принадлежит Костику! Это тот лакомый кусок, за которым охотится преступник. Единственный способ заграбастать недвижимость – установить опеку над мальчиком. Никита, завтра ты должен поехать к директору детского дома и выяснить, кто будущие приемные родители Костика. Я почти на сто процентов уверена, что среди них и будет убийца. Узнай конкретные данные: фамилия, имя, отчество, место работы и место жительства.
– Как я узнаю? – запротестовал Нащекин. – Это секретная информация.
– Не моего ума дело, – отрезала я, – узнай любым способом. Плачь, умоляй, угрожай, дай взятку, обещай жениться – делай что хочешь, но добудь сведения, понял? От этого зависит судьба твоего сына. А может, даже жизнь.
– Ладно, – отозвался Нащекин.
– Скорей всего, тебе назовут имя Бориса Теодоровича.
– Кто это?
– Да так, один квартирный аферист.
Поздним вечером я сидела на кухне, обложившись личными делами «лишенцев», и приводила мысли в порядок.
У Яичкиных я побывала и выяснила, что двух дочек государство отобрало у них абсолютно справедливо. Вот только, к сожалению, произошло это не сразу, в течение года соседка сигнализировала в опеку, что родители пьют, а девочки голодают, но ее заявления оставались без внимания. Только когда малышка попала в полицию и под инспекторшей Махнач закачалось кресло, чиновница приняла меры.
Анна Корягина тяжело заболела, у нее практически отказали ноги, она потеряла работу. Вместо того чтобы платить ей какое-то пособие или оказать иную материальную помощь, опека забрала дочь Свету. При этом заведующая детским садом Бизенкова предоставила насквозь лживую характеристику. Анна абсолютно не употребляла спиртное, а Бизенкова выставила ее алкоголичкой. У меня есть подозрение, что здесь замешан отец девочки, бизнесмен, который очень не любит платить алименты. Возможно, инспекторша Махнач и заведующая Бизенкова действовали по его указке, но эту догадку еще необходимо проверить.
Я пока не навестила Динару Бадмаеву, у которой опека забрала дочь Полину. Пожалуй, завтра этим и займусь. А еще надо добраться до детского сада номер шестьдесят семь, куда ходил Костик, чтобы пообщаться с заведующей. Надежды мало, но, возможно, продажная чиновница проговорится, кто заказал ей очернить Елену Алябьеву. И в городскую больницу надо зайти, побеседовать с главным психиатром Борисом Теодоровичем…
– Люсь, ты тут? – Мои размышления прервала Алка, заглянувшая на кухню. – Чайку со мной попьешь?
– Давай, – согласилась я.
Алка заварила чай и достала откуда-то плюшки, которые якобы не ест. Расположившись на соседнем стуле, она пила чай, кусала плюшку и нервно барабанила пальцами по столу. Вдруг она сунула руку мне под нос.
– Как тебе мой новый лак для ногтей? – спросила она, шевеля пальцами, словно осьминог щупальцами. – Цвет называется «пьяная вишня».
– Опьяняет, – ответила я, мельком взглянув на лак.
Алка опять погрузилась в напряженное молчание, но вскоре не выдержала:
– Ты, кажется, говорила, что в Москве у тебя много работы?
– Ну что ты, – отозвалась я, захлопывая личное дело Динары Бадмаевой, – моя работа сейчас – доказать, что Ленка не виновна, и вернуть Костика. А газета подождет!
– Если тебе все-таки надо уехать домой, скажи, не стесняйся.
– К чему ты клонишь?
Алка выставила вперед десертную ложечку, словно копье.
– Вижу, намеков ты не понимаешь. Ладно, скажу прямо: погостила – пора и честь знать!
Я изумленно уставилась на нее:
– Алка, ты меня выгоняешь?!
Она так резко поднялась, что стул с грохотом отъехал назад.
– Нет, не выгоняю, просто надеюсь, что ты сама поймешь: твое присутствие нас стесняет! У нас семья, ребенок, свой ритм жизни. В конце концов, в квартире мало места, она не предусмотрена для длительных визитов. С Марией Николаевной ты поговорила, статью написала, больше тебя в городе ничего не держит. Со сценарием юбилея я справлюсь сама.
– Но как же мое расследование?! Я должна вытащить Ленку из тюрьмы!
Алка отмахнулась, словно от мухи:
– Ничего у тебя не получится. Неужели не понимаешь, что Алябьева уже приговорена? Ты попусту тратишь свое время. И, кстати, наше. Никита из-за твоих дурацких идей стал нервным, дела в ресторане идут из рук вон плохо, прибыль падает. Извини, но тебе лучше уехать.
Я ошеломленно молчала.
– Если поедешь в Москву на электричке, то поторопись – последняя уходит через сорок пять минут. Можно еще такси до Москвы заказать, но оно дорого стоит, да и на дорогах гололед. Только без обид, ладно? Ничего личного, – добавила она сахарным голоском.