Детский сад, штаны на лямках
Шрифт:
Я резко развернулась и заявила:
– Вот что, дамочка, этот номер у вас не пройдет!
Виолетта Борисовна осталась невозмутима, только едва заметно приподняла правую бровь:
– Какой именно?
– Я знаю о ваших планах захапать недвижимость мальчика! Имейте в виду: я не позволю! Между прочим, я журналистка. Я подниму на уши всю общественность, расскажу в центральной прессе о ваших делишках и обязательно докажу, что это вы убили инспекторшу Махнач и юристку Прудникову! Рано или поздно,
К моей тираде госпожа Упшинская отнеслась на удивление спокойно.
– Так-так… – задумчиво произнесла она, и я прямо-таки почувствовала, что она примеряет на меня психиатрические диагнозы, один за другим. Очевидно, ни один диагноз полностью не подходил, и Виолетта Борисовна решила продолжить врачебный осмотр.
– Присаживайтесь. – Она указала на стул. – Значит, вы утверждаете, что я убила двух человек: юриста Прудникову и инспектора… Как, говорите, вторая фамилия?
– Махнач! – выкрикнула я, продолжая стоять.
– Позвольте узнать, по какой же причине?
– Думаю, чиновницы зарвались и стали вас шантажировать.
– А чем меня можно шантажировать?
– Тем, что вы незаконно лишили родительских прав Елену Сергеевну Алябьеву.
– Кто такая Елена Сергеевна Алябьева?
Голос психиатра действовал убаюкивающе, мой пыл потихоньку начал угасать.
– Любовница вашего отца, пять лет назад она родила сына Константина.
Легкая тень набежала на лицо собеседницы.
– Да-да, припоминаю… И чем же, по вашему мнению, помешала мне Елена Сергеевна?
– Слушайте, нет смысла притворяться. Поймите же – я вас раскусила! Квартира, которую Борис Теодорович подарил сыну, вам как кость в горле. Вы любым способом решили вернуть себе недвижимость. Сначала придумали лишить Елену Алябьеву родительских прав и взять ее ребенка под опеку. Потом убили чиновниц соцзащиты и свалили преступления на Алябьеву, чтобы она на долгие годы попала в тюрьму и уж наверняка не смогла помешать вашим планам. Но у меня есть доказательства, что улики против Алябьевой сфабрикованы, и я обязательно предъявлю их следствию!
Виолетта Борисовна кивала в такт моим словам и думала о чем-то своем.
Меня вдруг пронзило: господи, да что же я творю?! Я на удивление беспечна! Зачем откровенничаю с убийцей? Ведь никто не знает, что я поехала в психиатрическую больницу. Я здесь полностью во власти главного врача. Если госпожа Упшинская захочет, то сгноит меня за решетками психушки. Сейчас войдут санитары, наденут на меня смирительную рубашку, вколют транквилизаторы – и я никогда больше не увижу белого света. Караул, спасите!
Собеседница наконец оторвалась от своих мыслей.
– Я еще раз предлагаю вам присесть, – тем же спокойным голосом сказала она, – разговор предстоит
Я послушно села.
– Хотя вы излагаете довольно бессвязно, мне удалось составить целостную картину. У моего отца действительно была любовница, которая родила сына. Теперь у нее неприятности, и вы считаете, что это я их организовала. Но уверяю вас, я не имею к этому ни малейшего отношения.
Памятуя о санитарах и смирительной рубашке, я сочла за благо промолчать.
Виолетта Борисовна между тем продолжала:
– Возможно, я разочарую вас, но о квартире, которую мой отец подарил мальчику, я слышу впервые. Теперь мне понятно, почему перед своей смертью он поспешно продал дачу, но деньги куда-то испарились, мы с матерью их не нашли. Он знал, что скоро умрет, и торопился оставить что-то ребенку. Поскольку мать мальчика решила не вписывать отца в свидетельство о рождении, официально ребенок не мог претендовать на наследство.
– Ваш отец знал, что умрет? – удивилась я.
– Да. Врачи обнаружили у него рак прямой кишки, который в девяносто процентах случаев не лечится. Ему давали максимум полгода жизни. Он умер раньше, разбился на машине, спешил на встречу с юристом. Такая вот ирония судьбы.
Я ощутила укол совести: плохо думала о человеке, который ни в чем не виноват! Более того, он оставил своему ребенку квартиру, хотя по закону имел полное право послать его ко всем чертям. И возможно, Борис Теодорович действительно намеревался перевести недвижимость в нежилой фонд, чтобы обеспечить Ленке с Костиком безбедное существование. Быть может, именно по этому вопросу он хотел поговорить с юристом, но не успел.
Я решила привлечь Виолетту Борисовну на свою сторону. Главный врач психиатрической больницы – неплохой союзник в борьбе с сильными мира сего.
– Виолетта Борисовна, ваш сводный брат Константин находится в детском доме, а его мать – в следственном изоляторе, она подозревается в совершении двух убийств. Вы – единственный близкий родственник Костика, пусть не на бумаге, но по крови…
– Можете не продолжать, – прервала собеседница, – я поняла вашу мысль. Мой ответ – «нет».
– Что – «нет»?
– Нет, я не буду помогать этой семье.
– Но почему?!
– Я всегда неодобрительно относилась к этой связи. И не одобряла я прежде всего папу. У них разница в возрасте двадцать девять лет, он ей в отцы годился! Возможно, девушка не до конца соображала, что делает, она находилась под действием антидепрессантов, но мой отец ведь должен был понимать. В конце концов, это просто профессионально не этично, она была его пациенткой. Ненависти к этой женщине я не испытываю, но и симпатию она у меня по понятной причине тоже не вызывает. Извините, разговор окончен.