Детский сад, штаны на лямках
Шрифт:
А сообразительности Варваре Даниловне было не занимать. Эта шестидесятилетняя женщина сразу просекла, что никакой я не адвокат, а на мой удивленный вопрос, почему она сделала такой вывод, ответила:
– Не похожа ты на адвоката. Адвокаты все сухие, как жерди, и взгляд у них, как у цепных псов, а ты пышная, словно булка с изюмом, и смотришь на людей безмятежно.
Хотя в свете последних событий моя безмятежность несколько потускнела, я вынуждена была признать, что кастелянша права.
– Я журналист, веду расследование о том… – я запнулась, но потом – эх, была не была! – решила идти ва-банк – …о том, как у детей изымают донорские органы. Три месяца назад, в ноябре прошлого года к вам в отделение поступила шестилетняя девочка, у которой вырезали почку?
Варвара Даниловна молчала и, казалось, даже не пыталась напрячь память.
– Ее должны были привезти на «скорой помощи» двадцать первого ноября, – настаивала я, – из детского сада, она была одна, без родителей, ее звали Света Корягина. Согласитесь, это необычно – ребенок во взрослом отделении, вы наверняка обратили на нее внимание. Пожалуйста, вспомните, это очень важно!
– Настя Васильева, – спокойно сказала кастелянша.
– Что?
– По документам девочка поступила из детского дома, и звали ее Настя Васильева.
– Все-таки была? – обрадовалась я.
И сразу же ужаснулась. Значит, это правда! Медсестра Дарья Семеновна не ошиблась, у Светы действительно вырезали здоровую почку! Но почему она лежала в больнице под чужим именем? Может, это простое совпадение?
Такой вопрос я задала кастелянше и получила ответ:
– Медсанчасть обслуживает только работников завода и членов их семей. Если ребенок из детского дома вдруг попадает на стол к нашему хирургу, то совпадением тут и не пахнет.
– Девочке вырезали здоровый орган? – прямо спросила я, ожидая такого же прямого ответа.
Но Варвара Даниловна отвела глаза:
– Это не мой грех, и не мне за него отвечать.
– А чей это грех? Хирурга Фархадини?
– И его тоже.
– Фархадини мертв, с кем же мне поговорить?
– Знаешь церковь около железнодорожной станции? – неожиданно спросила кастелянша.
Я усмехнулась:
– Предлагаете искать ответ у бога?
– Нет, я предлагаю поехать в церковь, найти певчую Аксинью и поговорить с ней.
– А ей-то откуда знать?
– Оттуда, что раньше она была правой рукой Фархадини и ассистировала ему на всех операциях.
Глава 30
Церковь расположена за городом, около железнодорожной станции; чтобы добраться до нее, я полчаса тряслась в промерзшем автобусе, а потом еще с полкилометра топала по деревне.
На стоянке рядом с церковью были припаркованы машины и несколько автобусов. По субботам проходят литургии, как раз в этот момент священнослужитель отпевал покойников, почему-то двух одновременно – старенького дедка и такую же древнюю старушку. Своей очереди на улице дожидались еще четверо усопших.
Не знаю, что говорит статистика, но мне лично кажется, что зимой пожилые люди умирают чаще. Ослабевает интерес к жизни. Выглянешь в окно, на улице холодно, темно, мрачно – и махнешь рукой: да ну ее, эту борьбу за существование! А летом жить ой как хочется! Тепло, солнышко светит, птички поют – нет, думаешь, я еще повоюю! Поэтому для пенсионеров в нашей стране самое главное – дотянуть до весны, до оттепели и первой зелени на деревьях.
Церковный хор я нашла около самого алтаря. Ну, хор – это громко сказано, за перегородкой стояли шесть певчих – трое мужчин и три женщины. Мужчины заметно отличались друг от друга: один был совсем юным, с пушком над верхней губой, второй – пузатый отец семейства средних лет, а третий – высокий старик с острой бородкой и в очках, ни дать ни взять академик естествознания. А вот дамы, сухопарые создания в длинных черных юбках и черных платках, без макияжа и возраста, смахивали на сестер.
Дождавшись паузы в песнопениях, я обратилась к крайней женщине:
– Простите, вы – Аксинья?
Она подняла на меня безмятежный взгляд и покачала головой. Я ожидала, что она укажет, кто из ее товарок Аксинья, но женщина молчала. С тем же вопросом я обратилась ко второй певчей, та тоже лишь покачала головой.
Игра в молчанку начала действовать мне на нервы.
– Значит, это вы – Аксинья? – довольно строго спросила я третью певчую.
Та смиренно кивнула.
– Я только что была на вашей работе, меня направили сюда.
Аксинья что-то прошелестела в ответ.
– Простите, не расслышала, здесь шумно.
– Моя работа – служить Господу, – чуть громче повторила она.
– Да, конечно, – охотно согласилась я, – речь идет о вашей бывшей работе. Меня зовут Люся Лютикова, я журналистка, расследую преступления, которые творились в хирургическом отделении. Вы ведь работали вместе с заведующим Фархадини? Ассистировали ему на всех операциях, верно?
– Бог ему судья, – опустила глаза Аксинья.
– Теперь уже да, судья. Вчера Фархадини убили.
Выражение лица Аксиньи не изменилось.
– Упокой, Господи, душу раба Твоего! – выдохнула она и медленно перекрестилась.
– Фархадини умер, но на свободе остались другие преступники, которые должны предстать перед земным судом и понести заслуженное наказание. Вы так не считаете?
Вместо ответа Аксинья вместе с хором затянула очередной псалом.
Чтобы не мешать, я отошла к иконам. Икон в церкви было немного, и выглядели они тускло. Возможно, привередливый прихожанин сказал бы, что «рамки надо бы побогаче», но только не я. Я вообще считаю, что истинная вера не зависит от внешних атрибутов. Бог – он внутри. Можно молиться на дешевую репродукцию из журнала и чувствовать единение с Создателем, а можно стоять рядом с Казанской иконой Пресвятой Божией Матери и подпитывать лишь собственную гордыню.