Дева Баттермира
Шрифт:
— У меня тоже кое-что есть, — сказал он, вытаскивая помятый и пропитавшийся влагой хлеб и сыр из одного из своих мешков. Мэри засмеялась, и Хоуп, охваченный счастьем, с благодарностью принял от нее кусок пирога, который она ему протянула, и молоко, приправленное ромом. Он добавил в него еще немного рому из бутылки.
— С несессером все в порядке? — Он указал на ее туго набитый мешок.
— Я его не принесла.
Хоуп отпил немного молока с ромом.
— Почему?
— Если бы я взяла его с собой, то не смогла бы принести еду и кое-какие вещи, твои и мои…
— И причина только в этом? — Он глотал кусок за куском уже не с такой
— Нет.
— Ты побоялась, что мне несессер нужен гораздо больше, чем ты сама.
Она промолчала.
Он посмотрел прямо на нее, но Мэри отвернулась. Сидя на камне, на фоне живописных скалистых холмов, со струящимися по ветру распущенными волосами, она, как вдруг подумалось полковнику, очень похожа была на прекрасную принцессу из сказки.
— Просто в этом несессере хранится кое-что, что мне очень необходимо, и только, — объяснил он. — Я знал, что мальчишке будет трудно в точности передать мое послание, а ни средств, ни возможности отправить с ним записку у меня не нашлось. Но если бы ты его принесла, я сумел бы написать несколько писем, Мэри, и тогда бы вся эта неприятная история канула в Лету.
— Зачем ты хотел, чтобы я пришла сюда? — Она все еще верила ему, и он это знал.
Она была так непорочна, что чувствовала правду, понимала ее и тянулась к ней, как цветок тянется к солнцу.
— Меня преследует закон, — осторожно произнес он. — Возникла нелепая ошибка, связанная с моей личностью, с моим именем, с тем, кто я есть… или, скажем так, это и есть ошибка, но судья…
— А ты именно тот, за кого себя выдаешь?
— Я — человек, который женился на тебе. Я — человек, который говорил с тобой и гулял, который жил с тобой и спал с тобой в одной постели, Мэри. Я тот, чьи руки ласкали твое тело, и кто находил наивысшее наслаждение в одних только мечтах провести остаток жизни с тобой одной.
— Но ты… Александр Хоуп?
— Я просил тебя называть меня Джоном. Я и есть Джон.
Мэри кивнула и принялась стягивать ремешком горловину мешка. Настойчивость она проявит чуть позже.
— И куда же мы направляемся?
— Я должен рассказать тебе кое-что о себе, прежде чем ты согласишься идти со мной дальше.
— Я больше ничего не желаю знать, кроме того, что тебя зовут Джон. — Она огляделась по сторонам. — Нам следует отправляться немедленно, скоро наступят сумерки.
— Мэри, вскоре за мной пустится погоня.
— Ты уже говорил мне это. — Она поднялась, и на какую-то секунду в ее словах прозвучал гнев. — И однажды тебе придется рассказать мне все. Но теперь куда нам направляться: по этой тропинке дальше или же обратно, к озеру Васт?
— Выбирай сама.
— Пойдем в Лангдейл, — сказала она, — путь туда самый тяжелый, но именно по этой причине меньше всего вероятности, что там тебя станут искать.
И она двинулась вперед, и так же как с Баркеттом, Хоуп шел позади нее.
И по мере того, как тропинка становилась круче, ведя путников к озеру Энджел-Тарн, вершины холмов вздымались все выше и выше, острые выступы, валуны и камни становились все более опасными, словно бы грозя превратиться в ужасную гаргулью или самого черта; попадались валуны гигантских размеров, угрожавшие смести с крутого склона двух путешественников, которые, осторожно ступая, проходили меж вершин в полном молчании, будто не смели словом единым побеспокоить ни друг друга, ни враждебные скалы, окружавшие их.
У подножия
Добравшись до дна ущелья, они были мокрыми от пота, ноги дрожали, животы болели, однако никогда в жизни еще их радостные объятия не были столь жаркими и пылкими. Они словно обезумели от счастья, осознав, что спасены.
К этому времени окончательно стемнело, но луна еще не взошла, кромешная тьма окружала их, и им приходилось прокладывать путь, ориентируясь лишь на лай собак, который доносился из долины. Им не хотелось просить приюта в фермерском доме и уж тем более останавливаться на ночь в гостинице, однако небо снова стало заволакиваться тучами, собирался дождь, и им требовалось укрытие.
Приблизительно через два часа быстрой ходьбы они увидели впереди одинокую часовню, она была открыта. Они вошли в нее.
— А теперь мы должны поговорить.
— Мне надо поспать, — сказала Мэри. — Пожалуйста, дай мне сначала поспать.
— Нет. Вот — выпей немного.
— Нет, спасибо.
— Это поможет тебе несколько минут преодолевать сон.
— Я не засну, слушая тебя.
— Здесь слишком темно… ты можешь придвинуться ко мне поближе?
— Уж лучше мне остаться здесь, Джон. Мне удобней сидеть, прислонившись к спинке церковной скамьи.
— Ну, хорошо. — Он помолчал, но и через минуту у него так и не хватило духу начать свой рассказ.
— Я еще не сплю.
Голос прозвучал в совершенной темноте. По-прежнему луна не взошла, и только маленькие окна выделялись серыми пятнами на фоне черноты. Разыгравшийся не на шутку дождь стучал в стекла, ветер завывал на все лады, и с полей время от времени доносились голоса диких животных.
— Я хочу, чтобы мы вместе отплыли в Америку. Надо отправиться в Ливерпуль, или, возможно, мне даже удастся отыскать судно в каком-нибудь порту поближе… и постараться добраться до Америки.
— Что это значит? — Тон ее был холоден и чужд.
— У меня очень мало денег. Но мужчина и женщина вместе, муж и жена, как мы, всегда отыщут работу на борту корабля, который берет пассажиров до Америки. Мы возьмемся за работу на корабле и тем самым оплатим свой проезд, ты понимаешь?
— Мои родители могут одолжить нам денег.
— Я знаю.
— Ты сказал, что у тебя есть…
— Я знаю. Но теперь у меня изменились обстоятельства. Мэри, я плохой человек. Я безнравственный человек.