Девочка из Ленинграда
Шрифт:
Арина Павловна и Рая надели нищенские сумки и вышли из дому. До калитки их провожал Хабас.
— Да! — сказав он Рае. — У нас в селении много собак. Сейчас я дам тебе палку: они палок боятся.
Он исчез во дворе и вернулся с тонким гибким прутом.
— Палки не нашел, возьми вот этот хлыст. Наши мальчишки любят ходить с хлыстом… — Он оглянулся и тихо добавил: — Далеко очень не ходите: там у нас управа, — кивнул он в центр селения, — староста, полицай…
Рая кивнула.
В первом же доме молодая кабардинка подала им миску кукурузной
Они не прошли, наверное, и четверти селения, как сумки их были уже полны.
Время только подходило к полудню, когда они вернулись к Нахшир. Хабас очень обрадовался этому. Сказал Рае:
— Я сейчас поведу Орла поить, пойдешь со мной?
— Ага! — кивнула Рая.
— Иди пообедай и выходи во двор, а я пока почищу его.
— Я только сумку положу и попью, а есть мне не хочется.
И все же заботливая Нахшир заставила ее съесть миску супа. Когда она вышла во двор, Хабас уже вывел своего любимца из хлева и охорашивал: чистил жесткой щеткой, расправлял гриву, чёлку. Тут же стояли два мальчика, не без зависти смотревшие на своего товарища. Они даже не заметили, как подошла Рая, и оглянулись только тогда, когда Рая поздоровалась с ними по-кабардински.
Как показалось Рае, ребята совсем не удивились ни самому русскому «мальчику», ни тому, что он знает кабардинский язык. Наверное, Хабас уже успел осведомить их о своих гостях — о побирающихся русских, бабушке и внуке. Они лишь взглянули на русского и снова уставились на лошадь.
— Все! — воскликнул Хабас и обратился к Рае: — Ты когда ездил верхом?
Рая не знала, что ответить. И, боясь, как бы не выдать своего секрета, протянула:
— Не-е…
— Ничего, ты будешь держаться за меня… — Он отнес в сарай щетку. — Давай я подсажу тебя. Держись за холку.
Рая схватилась за гриву. Хабас взял ее за ногу, приподнял, и — к великому удивлению кабардинских мальчишек — русский тотчас оказался на коне, взял в руки повод и сидел так уверенно и смело, будто он джигит и готов рвануться с места полным карьером.
— Сядь вот сюда, поближе к крупу, — сказал Рае Хабас. Он вскинул ногу и, опираясь о повод, вскочил на лошадь. — Держись за меня.
Рая взяла его за плечи.
— Поехали! — крикнул Хабас, трогая лошадь.
Сначала Орел шел шагом, потом рысью. Хабас, чувствуя, что Рая держится уверенно, пустил коня в галоп. Хромоногий Орел скакал ужасно неуклюже: Раю так качало и подбрасывало, что ей казалось, она сидит в шлюпке, а на море бушует шторм. И она невольно расхохоталась.
Хабас глянул на нее через плечо:
— А ты молодец! Отчаянная!
Товарищи Хабаса сначала бежали за ними, потом отстали и вернулись в селение.
Всадники подъехали к ручью. Хабас не успел остановить Орла, как Рая с ловкостью джигита спрыгнула с лошади мягко, на носки, чем снова удивила Хабаса. Девчонка, а их горским мальчишкам, пожалуй, не уступит. Говорят, русские мало ездят верхом, а они, горцы, как только начинают ходить, уже садятся на коня. А если бы она была мальчишкой, наверное, и ему, Хабасу, лучшему из всех бурунских ребят джигиту, не уступила бы!
Он
— Хабо, я же в конноспортивной школе занималась!
— А, вон что! Тогда понятно. — Он разнуздал лошадь. — Иди пей.
Орел спустился к ручью и долго цедил сквозь зубы студеную влагу. А Хабас срезал небольшим кинжалом палку и начал вырезать на ней узоры. Рая невольно залюбовалась его работой: из-под кончика кинжала беспрерывным ручейком вытекал затейливый орнамент — то цветок, то колечко, то клеточка…
А вокруг стояла такая тишина, даже слышно было, как тоненько посвистывает на ветру надломленная камышинка. И не верилось, что не так уж далеко отсюда идут ожесточенные бои — стреляют пушки, грохочут танки, гудят самолеты, умирают люди…
— Хабас! — тихо окликнула мальчика Рая. — А у вас в селении бывают немцы?
— Заезжают иногда. Каратели. Или комендантские — за барашками да за сеном приезжают. А так у нас тут староста да три полицая… Ох, и достанется шакалам, когда наши вернутся!.. Ну, вот и готова тебе палка. Ею будет очень удобно собак отгонять, — с улыбкой добавил Хабас.
— Такой чудесной палкой собак?.. Нет, я ее сберегу, как память.
Они вернулись домой. Хабас посмотрел на часы и шепнул Рае:
— Оденься. Я тебе покажу что-то.
В голосе Хабо было столько таинственного, что Рая, ни о чем не спрашивая, оделась и вышла вслед за мальчиком во двор.
— Иди за мной, — шепнул Хабас.
Рядом с хлевом, где когда-то стояла корова, а теперь лошадь, был небольшой, плетенный из лозы и обмазанный глиной сарайчик. Он был весь забит сеном, соломой, кукурузными стеблями.
Хабас завел Раю в сарай, закрыл изнутри дверь на деревянный засов. В сарае было сумеречно. Лишь узкие полоски света пробивались через щели дверцы.
Мальчик долго откидывал в сторону кукурузные стебли. Затем приподнял какую-то крышку. Засветил карманный фонарик. Рая увидела лаз, яму, которая, видимо, когда-то служила погребом.
Хабас спустился в нее, сказал девочке:
— Давай я поддержу тебя.
Рая свесила ноги, оперлась руками о плечи мальчика и спрыгнула в яму.
Батарейка уже сильно села, и свет от фонарика был такой слабый, что Рая сначала ничего не увидела, потом разглядела какой-то небольшой ящичек. Это был четырехламповый радиоприемник.
— Садись: сейчас будут передавать сводку Совинформбюро, — сказал Хабас.
Пол был устлан соломой и было даже как-то уютно в этом заброшенном погребе. Здесь даже можно ночевать. Если закрыть крышку, никакой мороз не страшен!
Рая села. Спросила Хабаса:
— А ты хорошо понимаешь русский?
— Конечно! Мы с пятого класса по всем предметам учились на русском. Так наши родители пожелали. Да и нам, мальчишкам, хотелось его выучить. Наши служат в армии вместе с вашими. Как же не знать русский?! А к тому же наш директор Абдурахман Исаевич сказал: когда в Москву люди собираются на съезд со всей страны — и с нашего Кавказа, и из Средней Азии — туркмены, узбеки, таджики и всякие другие люди, они говорят на русском. А я, знаешь, когда прогоним фашистов и закончу десятилетку, поеду учиться в Москву. В университет.