Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф
Шрифт:
Тут он, конечно, был совершенно прав.
Сейчас Даниэль уснул над своей анатомией, а я не сплю, думаю, как же печально, что я не только скучная и замкнутая, но вдобавок забывчивая, глупая и вообще неудачница.
Больше писать не могу. Когда поезд остановился в Катринехольме, студент, которого Даниэль встретил в Лаксо, перебрался к нам, а то ему не с кем поговорить. И я не могу писать, когда они сидят и разговаривают совсем рядом.
Между Сёдертелье и Стокгольмом
Теперь я должна поспешить и написать несколько строк о
Знаю, скоро мы будем в Стокгольме, но раньше я писать не могла, потому что студент сидел в нашем купе до самого Сёдертелье. Там он сказал, что до Стокгольма уже рукой подать и ему пора вернуться в свое купе, собрать вещи, а то не успеет.
У вокзала множество торговок наперебой предлагали сёдертельские крендельки в кулечках. Я получила два кулечка — один от студента и один от Даниэля. Очень мило с их стороны, хотя крендельки, на мой взгляд, чересчур уж сухие.
А теперь быстренько запишу, как было в поезде, после того как в Катринехольме к нам подсел студент.
Сперва он, конечно, разговаривал только с Даниэлем, но немного погодя Даниэль сообщил ему, что я его сестра, что зовут меня Сельма и что еду я в Стокгольм, где останусь до самой весны.
— Ну, Сельме там будет замечательно! — сказал студент и рассказал нам, что родители его родом из Стокгольма, хотя сейчас живут в Христиании. [32] Однако ж более всего на свете они любят Швецию и пожелали, чтобы сын рос шведом. Поэтому воспитывался он в Стокгольме у родственников. И считал Стокгольм самым лучшим местом на свете. Последние две зимы он провел в Упсале, а теперь ездил на Рождество в Христианию, но Стокгольму они не соперники. — Вы, Сельма, увидите, каков этот город, когда приедете туда, — добавил он.
32
Старое название столицы Норвегии г. Осло.
Я, разумеется, ответила, что пять лет назад прожила в Стокгольме всю зиму, так что город хорошо мне знаком.
— Пять лет назад, — сказал студент, — тогда вы были совсем маленькой девочкой и мало что видели.
— Почему же, — возразила я, — я видела весь город.
Студент явно ставил Стокгольм необычайно высоко, потому что принялся выспрашивать, видела ли я то и это, и оказалось, знала я почти все. Он заметил, что у меня, видимо, прекрасная память, и удивился, что я видела так много, хотя было мне тогда всего-навсего девять лет.
Мы подружились, студент и я, и вскоре разговаривал он вовсе не с Даниэлем, а только со мной, ведь Даниэль бывал в Стокгольме лишь проездом в Упсалу, так что знаком со столицей хуже меня.
Если б напротив студента сидела Анна, или Хильда Вальрот, или Эмма Лаурелль, они бы, наверно, в него влюбились, ведь он такой красивый. Волосы темные, курчавятся над лбом, а когда он горячится, падают вниз непокорным вихром. Глаза у него большие и до того темные, что я не могу разглядеть, какого они цвета, они сверкают искрами, словно черные самоцветы. Вдобавок выглядит он мягким и печальным. Интересно, заметил ли он, что я была расстроена, когда он пришел в наше купе, и не потому
Даниэль, конечно, считал, что меня ему слушать незачем, достал свою книгу и опять начал читать. Правда, я заметила, что читал он не слишком сосредоточенно, потому что вдруг посмеивался над чем-нибудь, о чем мы рассуждали.
В самый разгар нашей беседы мне вспомнилась нянька Майя. Вот было бы занятно, если б она сидела сейчас в уголке купе и слышала, как бойко я разговариваю с этим студентом.
Еще я думала, что, когда приеду в Стокгольм, мне не составит труда показать тете и дяде, что я вовсе не скучная и не замкнутая. Я просто сяду и заговорю с ними вот так же весело и открыто, как сейчас со студентом. Он-то явно не считает меня скучной, да и Даниэль тоже, раз посмеивается, заслонясь книгой.
До того как поезд прибыл в Сёдертелье, мы со студентом успели наговориться не только о Стокгольме, но и о разных других вещах. Разговор шел как бы сам собою. О многом мы судили одинаково, и я совершенно не робела говорить, что думаю.
Когда в Сёдертелье студент нас покинул, стало до странности пусто, однако я все равно была искренне счастлива. От уныния, которое одолевало меня с утра, не осталось и следа. Вдобавок я чувствовала легкое головокружение, вообще-то оно и сейчас не прошло.
Даниэль встает, говорит, что мы уже в Стокгольме. Дядя с тетей стоят на перроне, ждут нас.
Поздно вечером в детской, в доме дяди Уриэля
Ужасно мило со стороны дяди Уриэля и тети Георгины встретить нас на вокзале. Я, конечно, знаю, что стокгольмский вокзал расположен теперь не далеко в Сёдермальме, как пять лет назад, а совсем рядом с Клара-Страндгата, где они живут, но тем не менее…
Оба они выглядели такими радостными, расспрашивали, хорошо ли мы доехали, не устали ли и как дела в Морбакке, — совершенно незаметно, что мой приезд им не по душе.
Однако ж надо сказать, что хотя давеча в поезде я весьма расхрабрилась, то сейчас, едва увидев дядю и тетю, невольно вспомнила болтовню няньки Майи. И получилось совсем не так, как рассчитывала нянька Майя, ее сплетни не сделали меня ни разговорчивой, ни веселой, наоборот, я вконец онемела.
К счастью, рядом был Даниэль, говорил вместо меня. Передал приветы из дома, сказал, как замечательно удалось отоспаться за столько праздничных дней, что все Рождество санный путь был хоть куда и большие праздничные пиры состоялись и в Гордшё, и в Эриксберге, и в Морбакке.
Я восхищалась Даниэлем, он всегда умеет держаться спокойно, без смущения, но такой уж он есть, оттого-то все люди очень его любят.
Идти оказалось недалеко, буквально два шага — и вот уже дядина парадная, а это было замечательно, потому что мы весь день провели в дороге, с трех часов ночи. Едва дверь отворилась, г-жа Блумквист, консьержка, сию же минуту отодвинула со своего оконца красную занавесочку и посмотрела на нас, да так строго и испытующе, будто мы воры какие, норовим прошмыгнуть в дом и утащить столовое серебро домовладельца, герцога Отрантского. Я прекрасно знала г-жу Блумквист, и ее занавесочку, и строгие взгляды еще по первому своему приезду в Стокгольм, когда жила в этом доме, — забавно, что она совершенно не изменилась.