Девочка Прасковья
Шрифт:
Разбегаемся!
— Ну, счастливо тебе,
Жорка, не грусти! Прости, что улетаю раньше срока… Мы обязательно скоро
встретимся! Хорошо? — тихо проговорила Пашка, отступая от меня.
— Да, Паш, обязательно!
Я сразу же позвоню тебе. Счастливой тебе дороги!
— Угу! — махнула головой
девчонка и, моргнув глазами, повернулась и легко побежала к самолету.
Я стоял и глядел ей
вслед. Моя сказочная фея в сером помятом немодном платье удалялась от меня, паря
косички… Да, это была моя Пашка, девочка Прасковья… Пилоты запустили
двигатель. Подбежав к трапу, Пашка о чем-то быстро переговорила с дядькой Петро
и, обняв его за шею, быстро чмокнула в густую бороду, а затем легко впорхнула в
салон самолета. Второй пилот стоял рядом и помог ей подняться. Потом запрыгнул
следом и хотел уже убрать трап, как вдруг Пашка остановила его и стала о чем-то
упрашивать.
Дядька Петро пошел в
сторону, подальше от самолета, держа в одной руке панаму, а другой важно
расправляя свои усы. Кажется, он улыбался. Второй пилот развел руками, и
девчонка вновь выбралась из самолета. Потом помахала мне рукой, подзывая к
себе. Жаль, что тетя Клава находилась совсем в другом месте, и я никак не мог
полететь вместе с Пашкой. Тогда зачем же она звала меня? Но я все равно кинулся
к ней изо всех сил.
Подбегая, я едва
затормозил, чтобы не влететь в салон «кукурузника» вместе с девчонкой. Пашка
же, воспользовавшись этим моим замешательством, быстро обняла меня и трижды
по-христиански расцеловала, а затем снова нырнула в самолет. Пилот, посмеиваясь, одним рывком затащил следом за ней и трап. Дверца закрылась, и
самолет начал выруливать на взлетную полосу. Я немного отбежал и посмотрел на
кабину. Летчик Андрей улыбался, глядя на меня. Потом кивнул в сторону салона и
показал мне большой палец правой руки. Я, соглашаясь, махнул ему головой и
помахал руками. «Кукурузник» заревел мотором и, быстренько разбежавшись, резво
взмыл в безоблачную вышину. Я стоял и махал ему вслед. Поднятый машиной ветер
не смог остудить нежного жара поцелуев на моих щеках. Я счастливо улыбался и
все махал и махал до тех пор, пока самолет не превратился в маленькую птичку, а
потом и вовсе затерялся где-то возле изумрудного горизонта.
— Будь всегда счастлива,
Прасковья! — крикнул я и только после этого опустил свои руки.
Когда вновь стало тихо,
я внезапно почувствовал, что с этим неожиданным рейсом улетела добрая половина
меня самого… Ощутив такую ничем не восполнимую легкость внутри себя, я снова
загрустил. И все происходящее стало опять каким-то серым и безразличным. Я все
стоял и глядел на горизонт. И не знаю, сколько бы еще так простоял, если бы на
плечо мне не легла чья-то тяжелая ладонь.
— Ну шо дывыся, хлопэц,
улетела наша гарная дывчина? — сказал дядька Петро, обнимая меня. — Эх, таку
нельзя не любити… Ну шо, Жора, пидем наливо до дому… тэбэ трошки соснуть
трэба… Эх, нэ будэм горэвати, будэм отдыхати! Усе ладно будэ!
Я тоже обнял геолога, и
мы не спеша направились к базе. И я вновь стал ощущать себя счастливым
человеком, и радость опять наполняла мою душу. Нежное марево разливалось по
округе, но мне казалось, что это разливается свет, который всегда излучала
Пашка. Чистый свет добра и любви, свет веры и надежды, свет, без которого не
может жить Настоящий Человек! Я шел, улыбаясь, так как слушал шутки дядьки
Петро, и мне нестерпимо хотелось всех любить, творить только добро, надеяться
на лучшее и благодарить Господа Бога за все, что по Его воле произошло со мной
в эти летние дни… Я шел и тихонько молился…
ЭПИЛОГ
Вот так, ребята, и
закончилась эта удивительнейшая история, о которой я и хотел вам рассказать.
Хотите знать, что же было дальше? Что ж, скажу немножко. В Египет мы, конечно
же, так и не попали. По возвращении домой я действительно приболел, а родители, увидев, как я «сильно исхудал», принялись меня усиленно откармливать. Так почти
весь август и прошел. Но знаете, я вовсе нисколько не расстроился из-за этого.
В последнее время мне все больше хочется поехать не в знойную Гизу, а в
лесоболотную Мещеру, где среди изумрудных деревьев, лазурных туманов, серебряных озер, черничных полян, ореховых зарослей, самоцветных рос, невесомых
паутин живет моя прекрасная Нефертити, моя добрая, скромная и славная Пятница, сказочная, благочестивая фея Прасковья. Я так сильно соскучился по ней, хоть мы
и часто переговариваемся по телефону, рассказывая о своих делах, о школьных
успехах, вспоминаем прошедшее лето…
У меня на столике возле
кровати теперь постоянно стоит следующая композиция: вазочка с цветами, а возле
нее иконки Георгия и Параскевы и рядом серебряное блюдо, в котором лежат
платочек (с буковкой «П» в уголке), просфора (из лесного монастыря), маленький
сухой боровичок (который я отделил от даров тети Клавы), крымская шумящая
ракушка (Лехин подарок), зеркальце, перочинный ножичек, а также сухая еловая
шишка и кусочек гранита (невесть как оказавшиеся в моих бриджах). Но самое