Девочка с персиками
Шрифт:
Нас действительно сначала не захотели пускать. Но тут мы услышали крик вездесущего Хайдольфа:
– Амичи! Идите сюда!
Хайдольф сидел с компанией неподалеку от входа. Презентация уже явно закончилась. Все просто сидели и пили-ели за столиками, причем, явно за свои кровные.
Мы подошли к Хайдольфу. Но свободных стульев не было. Рядом находился выход из кухни и стойка, к которой подходили официанты, чтобы забрать торжественно выставляемые шеф-поваром в высоком белом колпаке готовые блюда с номерами столиков. Пока мы с Будиловым, озирались
– О, калимари! – негромко прошептал он. – О, калимари!
Я оглянулся. Шеф-повар торжественно выставил огромную аппетитную тарелку с жареными кальмарами. Все блюда он выносил сам, ведь это был очень приличный ресторан. Кальмары были нарезаны кружочками, посыпаны зеленью и гарнированы вареными овощами.
– Люблю ка-ли-ма-ри… – по слогам произнес Пауль.
В следующий момент он бросился к стойке и схватил заветную тарелку прямо перед носом подошедшего официанта. У шеф-повара отвисла челюсть. Держа одной рукой тарелку, другой Пауль вожделенно взял колечко кальмара и отправил в рот. На его лице отразилось полное удовольствие. Он взял еще колечко и снова отправил в рот.
Официант остановился, как вкопанный, не зная, что делать. Очевидно, в его практике это был первый подобный случай. А Пауль продолжал уплетать кальмары.
Подобной наглости здесь явно никогда еще не видели. Все свидетели инцидента застыли, как околдованные. А Пауль ел. Он ел свободной рукой, не обращая внимания на окружающих и не отдавая себе отчета в содеянном. Ему просто хотелось есть и он ел. Молодой, высокий, кудрявый, опухший от перманентной пьянки, попирающий буржуазные предрассудки бунтарь, он был прекрасен в своем примитивном порыве.
Он самым естественным образом удовлетворял свои низменные потребности, и мир покорно раскрывался перед ним. Казалось, ему позволено все. Он переступил грань и находился за гранью.
Возможно, он мог бы спокойно доесть до конца, поскольку никто не знал, что делать, и никто ничего не предпринимал, но душа и инстинкты подонка заставили его вдруг побежать. Заглотив очередного кальмара, Пауль бросился к выходу, и тут же ситуация изменилась.
Теперь все знали, что им делать.
Когда кто-то бежит, его бросаются догонять. Первым за Паулем побежал шеф-повар, за поваром официант, за официантом еще несколько официантов. Цепочка выскочила в ночной Бурггартен и нырнула в темноту вековых деревьев.
– Что делать? – испуганно спросил Будилов.
– Они его не догонят, – неуверенно сказал я.
– Тогда они вернутся и дадут пиздюлей нам, или вызовут полицию, – уверенно сказал он.
Поняв друг друга с полуслова, мы стали ретироваться к выходу.
– Делаем ноги, – сказал я.
– Смотри, – сказал Будилов.
Нам навстречу шел повар. С тарелкой в руке. За ним три официанта.
А сзади шел Пауль. Та же процессия, только в обратном порядке.
Следов побоев ни лице Пауля видно не было, как не было видно и следов раскаянья. Пауль гаденько улыбался.
Повар
– Что же случилось? – спросил я.
– Ничего, – сказал Пауль.
– Они тебя били?
– Нет, предложили заплатить за блюдо. Я согласился.
– В России бы за такое убили.
Пауль спокойно доедал кальмары. Жизнь была полна перформансами.
Причем весьма оригинальными. А, может быть, она просто показывала их мне, учила меня видеть. Второе тысячелетие подходило к концу.
Приближался Миллениум, который я пока не знал, как и где встретить.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
О пошлости. Гнилые яйца. Прибытие Ива.
В Лондоне Ив написал диссертацию, которая называлась "О пошлости", но никак не мог ее защитить. Что-то у него не получалось, постоянно откладывалось. Я был за него рад. Тема пошлости в искусстве, постоянно будируемая французом меня уже основательно достала. Последние два года он постоянно только об этом и говорил.
Он просил привести ему примеры.
– Ив, – отвечал ему, – Невозможно дословно перевести английское слово "disgust" на русский язык. Я не согласен с твоим переводом, поскольку я бы перевел "disgust" скорее как безвкусие, неприязненное отношение, отвращение, кич, а не как пошлость!
– Нет, "пошлость" – это хороший, очень удачный перевод!
– Отнюдь нет, возьми, например, сонет Энтони Хоуэлла – "My kind of Love should fill you with Disgust…". Если мы это переведем на русский, то ни в коем случае не со словом "пошлость". "Вам должна быть отвратительна моя любовь", а не "моя любовь должна наполнить вас пошлостью". Пожалуй, лучше всего будет так – "Моя любовь должна бы наполнять вас омерзением…". Слово "disgust" очень глубокое, емкое, однозначно негативное. А "пошлость" – это нечто легкое, безвкусное, неглубокое, поверхностное. Разве не так?
– Владимир, ты путаешь "пошлость" и "кич"!
– Ив, я ничего не путаю!
– Нет, путаешь!
– Знаешь, я – доктор философии, а ты – пиздюк!
– Я не пиздюк, я – научный работник.
– Нет, ты настоящий пиздюк!
– Хорошо, не будем спорить о терминологии, лучше приведи мне примеры пошлости в современном русском искусстве!
– Если учитывать, что под "пошлостью" ты и я понимаем совершенно разные вещи…
– Ладно, называй примеры того, что для тебя является пошлостью!