Девочка с персиками
Шрифт:
Катакомбы на Ральгассе были набиты гостями. На сделанных из ящиков стойках наливали вино, на мангалах жарили молодых поросят.
Хайдольф произносил речь юбиляра в огромном зале, где на стену проецировался фильм моего выступления в Клягенфурте. Его выступление, сопровождаемое экспрессивной жестикуляцией, действительно было похоже на выступление фюрера. Он говорил об архитектуре. О будущем воплощении своих проектов. Зал отвечал ему взрывами аплодисментов и криков. На мобил вдруг позвонил Ив.
– Вот! – закричал он. –
Если вы будете у них выступать, я больше никогда не…
Я отключил телефон и снял плащ. На мне была офицерская рубаха с погонами полковника и медалями "За взятие Будапешта", "За взятие
Вены", "За победу над Германией", купленными на барахолке в
Новосибирске летом.
– А сейчас, – объявил Хайдольф, – перформанс моего друга из
России Владимира Яременко-Толстого. Он покажет нам настоящего сибирского тигра!
Будилов уже разделся. Я посадил его на цепь и расписал желтыми полосками акриловой краской. Сибирский тигр выглядел жалко – худой, неуверенный в себе, трезвый. Я потащил его по кругу. Он робко рычал и хватал за колени девушек.
Это была прямая противоположность бабушке-собаке.
Перформанс явно не производил должного впечатления. Я поводил голого Будилова на цепи минут десять, пока он не завыл от холода.
Помещения не отапливались. На дворе стоял ноябрь. Я разрешил ему одеться. Не было желания даже выпить. Настроение испортил француз.
Он был неисправимым саботером.
В Лондоне во время фестиваля Голых Поэтов он попытался взбунтовать против нас с Гадаски нескольких поэтесс и саботировать само мероприятие. Тогда я ему простил, понимая, что такова его натура. Он любил все обгадить, раскритиковать, поссорить людей друг с другом. Он лез не в свои дела. Приехав полечить яйца, он гадил на голову. Я решил его наказать и, отправив Будилова восвояси, сам тоже поехал домой, чтобы выгнать его жить в студию.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Фото-сессия с Гудрон. Представительство Аэрофлота. Преподобный.
Мне очень хотелось наказать наследника наследника Мао Цзэдуна за его саботерские выходки, но француз был уже и без меня наказан.
Еженедельные уколы в яйца и в хуй, а затем болезненный отходняк, запрет ебаться – все это было вполне достаточно.
Осознавал ли Ив кармическую неслучайность своей половой болезни?
Не думал ли он над тем, что это повод задуматься? Знак, ниспосланный свыше? Вряд ли… Вместо того, чтобы покопаться в себе, он копался в других. Прежде всего, в своих близких друзьях – во мне и в Будилове.
Он клеймил нас за наши грехи – за дружбу с Хайдольфом и еще за множество различных провинностей, которые он в нас выискивал или нам приписывал.
Возможно его неадекватное поведение – повышенная раздражительность, мелкая
Я был зол на француза, поэтому я решил до поры до времени больше не брать его с собой на тусовки. А тусовок намечалось много. Осень была урожайным временем года в Вене – каждый день открывалось огромное количество выставок, происходила масса интересных событий.
После летнего затишья все словно старались наверстать упущенное.
Культурная жизнь кипела, как суп, в котором приятно было вариться.
Но я не отстранял его ни от фото-сессии с Гудрон, ни от Голой
Поэзии. Я привез в студию лампы освещения и аппаратуру для съемки.
Когда явилась Гудрон, мы пошли все вместе на рынок выбирать овощи для антуража. Накупили кучу всего, причем с дальним прицелом – что все это съесть после сессии.
Гудрон относилась к тому типу женщин, которые любят себя экспонировать. Работать с ней было приятно. Она с удовольствием принимала требуемые позы, охотно раздвигала ноги, позволяя засовывать себе в пизду морковки, огурцы, бананы и кусты зеленых салатов. Когда все возможные композиции были отсняты, я сделал нарезку для салата прямо на девушке. Кружочки цветного перца оказались одетыми ей на соски, остальные овощи были накрошены в промежность. На пупке я выложил ее аппетитный хуй из зеленого пупырчатого огурчика и разрезанного напополам помидора.
Затем мы сварганили большой салат, чтобы подкрепить силы.
– Пойдемте на улицу! – предложила Гудрон. – Я хочу сняться в церкви!
Накинув на голое тело плащ и натянув высокие сапоги, она требовательно встала в дверях, понуждая нас последовать ее неудержимым фантазиям. Мы вывалили на улицу. Гудрон сделала флэш – распахнув полы плаща, мы защелками затворами камер. Снимая короткие сцены, мы вышли к Виднер Хауптштрассе и увидели католический храм.
Внутри было пусто.
Юная развратница, откинув плащ, обняла статую Девы Марии. В полумраке апокалиптическими молниями зловеще блистали вспышки. А
Гудрон уже показывала свою голую жопу из узорчатой резной исповедальни, делала всевозможные непристойные жесты у алтаря и мастурбировала под итальянской фреской.
Нас спугнула какая-то бабушка, которая буквально остолбенела от увиденного, не веря своим собственным глазам. В мы уже бежали вниз по Виднер Хауптштрассе к площади Карла, где забились погреться в югендштильное кафе Отто Вагнера. Там, в роскошной бильярдной, украшенной растительными завитками арт-деко, на втором этаже никто не играл, и мы продолжили там свою сессию.