Шрифт:
Глава 1
– Расскажи мне, кто ты? – попросила Люська и уютно поёжилась в кресле, направляя на меня пузатый объектив своей новенькой камеры.
Я, едва сдерживаясь от смеха, сделала попытку состроить серьёзную умную моську, и вдруг мы обе рассмеялись, едва не падая с кресел. Но Люська быстро вернулась к своей идее.
– Ну, перестань, Алька, – взмолилась она, вытирая слёзы, проступившие на глаза, – соберись и дай мне интервью, как ты это будешь делать, если…
– Если что? – смеялась я.
Она продолжала смеяться, но всё же настраивала объектив на меня:
– Ну, расскажи о себе.
Я, всё ещё смеясь, вальяжно развалилась в кресле, скрестив руки на груди, и потёрла пальцами свой подбородок.
– Меня зовут Аля. По национальности я – русская. У меня два оконченных высших образования. Я педагог
Продолжая рассказывать о себе, я тогда выдала всю существующую положительную информацию, которую мог собрать мой собственный мозг, утаивая лишь то, что вовсе не было моей гордостью – хроническую неуверенность в себе.
Мой рост метр пятьдесят восемь, вес пятьдесят семь килограмм. Всегда ухоженная, стильная, яркая брюнетка, я вызываю у всех чувство восторга и растерянности, моя внутренняя сила подавляет людей прежде, чем они подумают мне перечить.
– Хорошо, я вижу, что ты справилась, – с удовлетворением начала было Люська в роли ведущего. Но, перебив её, я рассмеялась:
– Зачем тебе это? Мне на самом деле не очень нравится говорить о себе.
– Ты всё время убегаешь в тень, Алька! Такой человек, как ты должен жить вот с такенной звездой во лбу, – рассмеялась моя подруга.
– Ну, я сказала всё, как есть, – честно ответила я, – Ни словом больше и ни словом меньше.
– А вот тут ты соврала, целым томом меньше! – хохотала она в ответ.
В тот год мне было сорок восемь лет, и удовольствий впереди было ещё предостаточно. Но я уже считала себя женщиной, прожившей счастливую жизнь, и приготовилась к мирной старости. Я с удовольствием продолжала свою творческую деятельность, снимая свои забавные мультфильмы и замечательные ролики философского характера. Холодными зимними вечерами я писала рассказы, а летом плескалась в бассейне у себя на даче и предавалась полудетским мечтам. А ещё я часто развлекала своих близких занимательными историями и любила наблюдать за поведением людей, что в зрелости привело меня к психологизму. Моя подкожная привязанность к природе и ко всему дикому делала мою жизнь несколько уединённой, несмотря на мои когнитивные таланты, внутренне я всегда стремилась к уединению. Никогда не любила мест огромного скопления народа, но быть в центре любого сборища я всё – таки могла. Тем более, что я довольно искусно умела удерживать на себе интерес публики довольно долго.
Сказать к слову, я ненасытно обожала людей, их глупости и страсти, их поступки и проступки, и их присутствие всегда подталкивало меня к невероятным и почти безумным идеям. И всё же я никогда не доверяла никому из этих людей до конца. Знаете, было во всём этом отстранении некое тихое горе, не осознаваемое мною. Этакая пожизненная грусть. Я
будто бы нарочно развлекала себя, заполняя какую-то неведомую для меня печальную яму. А ещё, что будет важным упомянуть в самом начале моего повествования, у меня никогда не было друзей. Всякий, кто становился мне чуть ближе знакомого, становился мне родственной душой, а там и родственником. Я отдавала свою душу всем, кто появлялся на моём пути и, уходя, никогда не забирала её обратно.
Я на самом деле была везунчиком по жизни, самодостаточной и сильной женщиной. И всегда гордилась своими удивительными родителями, своим добрым мужем и благополучными, умными и здоровыми во всех отношениях детьми. А незадолго до этих событий я благоговейно написала о жизни своих упокоившихся родителях прекрасную, весьма трогательную повесть, в которой кратко, но довольно эмоционально рассказала о их не простой, но очень достойной жизни. Причём эпиграфом в этой книге выступила фраза: «Эту книгу я посвящаю своим дорогим родителям, но пишу её для своих детей. Чтобы знали и помнили свои корни».
В общем, моя жизнь протекала сравнительно обычно, со своими радостями и горестями равномерно.
Но в последнее время меня стала мучить какая- то странная тревога. Пока 1 декабря 2019 года не случилось это.
Сон в ту ночь был тяжелым, как и во все предыдущие ночи. В последнее время стало всё труднее уснуть и ещё более сложно проснуться. Хотя всё в жизни
Так и в эту ночь я почти до утра вертелась с боку на бок и вдруг услышала, как сквозь сон прозвучал невероятно отчётливо мой собственный голос: «Вставай. Ищи своих». Каждый раз, когда нам приходит что-то в голову, например, напоминание съездить в банк, убрать в чулане, перебрать шкафы, мы переворачиваемся на другой бок и спим дальше. Но в тот момент всё было не так. Я прислушалась к этому голосу. Эта странная фраза, сказанная холодным тоном моего собственного «Я», внезапно разбудила меня. Я вскочила с постели и, нащупав горячими ступнями остывшие за ночь тапочки у кровати, потихоньку вышла из комнаты. Осторожно, чтобы не разбудить мужа и, не включая свет, я прошла на кухню. Там я включила подсветку над плитой и села за стол. Время было довольно раннее, четыре утра. И я мысленно расстроилась, что снова на работу пойду, не выспавшись. Холодный мрамор стола не ласково оттолкнул мои сложенные руки, зато ехидно предложил покурить лежавшей прямо передо мной пачкой крепких сигарет. Я почти машинально взяла из пачки свою отраву и прикурила. «Вставай. Ищи своих», – мелькнуло как эхо в моём ещё не проснувшемся сознании. Теперь это уже было больше, как воспоминание, нежели как голос. Я снова втянула горячий дым губами и сдвинула брови. Затушив недокуренную сигарету, я медленно, всё ещё в полусне, вернулась в спальню. Включив ночник, я уставилась на портрет своего отца, поймав себя на мысли, что снова оказалась в своей спальне, рядом с этим портретом абсолютно бессознательно. На меня смотрели добродушные прищуренные карие глаза моего папы, глубоко посаженные под густыми толстыми бровями, и я невольно стала рассматривать его мягкую улыбку. Затем его широкое лицо, разделённое пополам довольно крупным носом, с тонкими и длинными губами. Его высокий широкий лоб, уходивший на затылок лёгкой залысиной. «Это не мой папа», – довольно спокойно шепнуло в голове. И моё сонное состояние рассеялось от внезапной ярости.
– Что за чушь?! – в голос возмутилась я. И мой взгляд тут же упал на портрет, стоявший рядом. На меня смотрела хрупкая девушка с тонким носиком – уточкой, маленькими шустрыми глазами и с такими же тоненькими длинными губами. Русые толстые косы гордо обвили её невысокую грудь.
И я снова ощутила странное чувство, которое жило со мной всю мою жизнь. Хроническая тоска по кому – то или чему-то в моей жизни. По чему-то такому, что неотторжимо было для самого моего существования или кому-то, кто был навсегда потерян мной. Но это чувство всегда было очень смутным, едва заметным. А теперь оно так ясно и близко толкало моё сердце из слабой груди. «Ищи своих!» – вновь холодно и надменно процедило моё сознание. Тогда я набрала в грудь побольше воздуха, будто собиралась погрузиться надолго в воду и вышла из спальни.
Привычка решать все проблемы на месте, а ответы получать сразу помогла дождаться семи утра, когда я дала себе моральное право позвонить двоюродной сестре.
– Привет, моя хорошая, извини, что так рано, – торопливо начала я нарочно деловым тоном, будто меня что-то торопит.
Та, нехотя буркнула в ответ, но что именно, я даже не уловила. Просто продолжила:
–Ты случайно не помнишь, в каком роддоме я родилась?
Ей шестьдесят лет, она всего на одиннадцать лет старше меня, она должна помнить о моём рождении. Ведь мы в то время жили в одном доме на две семьи. Но на другом конце провода была тишина.