Девочка в поле
Шрифт:
– Тогда что случилось? Диагноз?..
– Нет.
Мой ответ подтолкнул его. Раз я смогла сказать: «нет», значит, смогу сказать остальное. Фрим с лёгким стоном встал с места, вопросительно глянул на меня и пошёл в кухню доедать свою вечернюю порцию. Тлек мягко взял мои руки в свои.
– Скажи мне, почему ты плачешь несколько дней подряд? Что происходит? У детей всё хорошо, ты здорова, я здоров, никто не умер, так что же? Что тогда?
– Я приёмный ребёнок в семье, Тлек, – выдавила я и он встал. Раздражённый смешок и я сжалась в комок.
– Чушь какая, Аля, – раздражённо выдохнул он и
А у меня не было сил доказывать мужу свою правоту, и я лишь заплакала, чем прямо-таки рассердила его. Тлек стал раздраженно ходить по спальне. Брал в руки всякие предметы, снова укладывал их на место и вопросительно смотрел на меня. Почти не глядя на него, продолжая заливаться слезами, я поняла, что он испытал беспомощность. Он искал в своей голове что-то нужное для такого момента, но не находил. И я сказала:
– Я сама подумаю над этим, Тлек, – прохлюпала я, – а ты не переживай. Ничего страшного не происходит. Я переживу.
Я всегда так делала. Мне и в голову никогда не приходило требовать любви и внимания к себе, я освобождала весь мир от хлопот напрягаться во имя меня, чем и пыталась заслужить любовь от всех, кто меня окружал. Я сама способна всех защитить и спасти от любой неловкой ситуации. И здесь я спасла своего мужа, где он на самом деле не знал, что делать, что сказать, как себя вести в конце концов.
Не давая себе права быть слабой, нуждающейся в помощи, я всегда могла положиться только на себя, доказывая миру, что я хорошая, я удобная. Может, хоть так пригожусь кому -то?
И Тлек с растерянным облегчением потоптался на месте и ушёл от меня. Конечно, он не безразличный человек и очень переживал, спрятавшись в своём кабинете. Когда я принесла ему кофе, он сидел в углу дивана и задумчиво курил. На компьютере крупным планом была развёрнута фотография моей мамы. Я постаралась не придавать этому значения, будто и на самом деле это было не столь важно для меня. Он остановил меня, мягко взяв меня за руку. Уставшая от слёз, но чувствуя, что теперь я всё же не одна в этом нескончаемом ужасе, я села на диван. Мы молчали. Нет, всё же мне было намного легче от этого молчания, чем от слёз в одиночку. Хотя мы с моим мужем совершенно не знали, что делать дальше.
– Ну, – тихо вздохнул он, – забыть об этом ты, конечно, не сможешь. Найти кого-либо после стольких лет тоже. Остаётся – смириться.
– Может быть, в «Жди меня» написать? – тихо предложила я.
Он покачал головой:
– И годами сидеть в печали в ожидании, когда они отзовутся?
И снова молчание повисло между нами.
Где-то за окном в глухой темноте спустившейся ночи снова захныкал ребёнок.
По утрам сомнения вчерашнего дня рассеиваются, и появляется некая особая вера в то, что всё будет хорошо. Но между тем, появившаяся вера в то, что у меня получится «найти своих ещё проще, чем я себе это представляю» никак не уживалась со странным чувством, которое я не могла стряхнуть с себя с самого утра. Оно определялось одной единственной фразой в моем сознании: «Я боюсь не успеть! Я так боюсь не успеть!». Я несколько раз повторила это вслух, чем весьма озадачила мужа и вдруг уверенно заявила:
– Я еду
– Тебе не скажут там ни слова, Аля, – попытался Тлек.
– Не может быть, – глухо ответила я.
В минуты любых колебаний смело следуй внушениям внутреннего голоса, если сможешь услышать его. Так всегда учил меня мой отец. А внутренний голос мне сказал: «Иди, ищи».
Ребёнок в поле плакал ещё больше, чем во все эти дни, раздражая моё сознание и сводя меня с ума.
Глава 3
Знаете, есть в таких ситуациях как будто бы два разных измерения. В одном ты сидишь в такси, и в твоей голове ничего нет, кроме шока, потрясения и слёз. А в другом измерении ты точно знаешь, что надо делать. И эти два измерения сейчас были вместе. Они соединились в какой-то незримой точке абсолюта и сосуществовали так ежеминутно, едва осознаваемые мной. Через полчаса я была на другом конце города. Растрёпанные неухоженные волосы, заплаканные и сильно опухшие глаза, бледная, одетая как бы наспех в то, что попало в руки, с трясущимися пальцами я походила на бродячую пьяную женщину, слегка покачивающуюся из стороны в сторону, потому как от нервного перенапряжения за все эти дни в меня вселилась устойчивая слабость. И вот такая я вошла в здание ЗАГСа. Сразу же сурово и оценивающе на меня глянули работники, снующие по своим делам в холодном пустынном коридоре. Тяжёлым, слегка вялым языком я спросила заведующую. Мне кивнули на дверь, и я вошла в кабинет. Сидящая за столом красивая, ухоженная женщина подняла голову и изумлённо застыла, глядя на меня.
– Что вы хотели? – звонко, но довольно сурово и холодно спросила она.
До тех пор, пока ты не знаешь конкретики своих предстоящих действий, ты будешь всё время помнить, что есть шанс повернуть обратно. Уйти отсюда и выбросить всё из головы. Но конкретика была. В том другом измерении моего сознания, которое привело меня сюда. И я, подчиняясь неведомой силе внутри себя, ответила сухо:
– Мне нужен мой первый акт, выданный мне при рождении.
– Зачем?
– Я хочу знать, кто я.
Я назвала свои данные: фамилию, имя, отчество. Имена своих приёмных родителей. Но она стала ещё холоднее и безразличнее.
– Мы не выдаём такой информации физическим лицам. Существует закон о сохранении тайны усыновления. Так что, ничем не могу помочь.
По моим щекам полились слёзы, голос мой стал жёстким, на слух я даже не узнала его. Я не моргала и даже не шевельнулась. Просто процедила:
– А ваш закон сохраняет спокойствие только одной стороны?
Она стала что-то писать в своих бумагах.
– Как мне теперь жить? – едва слышно, почти одним дыханием спросила я.
Она подняла голову и посмотрела мне в глаза. Это был долгий взгляд человека с красивыми умными глазами. В тот миг я увидела, что моя невероятная боль поселилась и в её глубоких синих глазах. И моё измерение, которое всё знало и не было растерянным, как я, дало мне знать, что передо мной человек не без сердца.
– Вы же можете ошибаться, – мягко заговорила она и открыла что-то в своём компьютере.
– Не могу, – печально ответила я.