Девочка в поле
Шрифт:
Несмотря на открытую театральность сказанного, мы все рассмеялись, и Еркен заглянул в комнату. Первым делом он внимательно вгляделся в моё лицо и, убедившись, что я в порядке, поздоровался с Халидой. Еркен выглядел слегка растерянным, но счастливым. Я поняла, что он тоже погрузился в счастливое потрясение этого вечера, увидев нас троих воочию. Его страхи тут же рассеялись, но пронзительное нескрываемое изумление не сходило с лица. Я с гордостью и любовью наблюдала за своим сыном. Высокий, красивый, крепкого телосложения с явными буграми крепких мышц. Лицо у него полудетское, изумлённое с красивыми миндалевидными чёрными глазами под густыми выпирающими бровями, нос с легкой горбинкой и широкой космической улыбкой маленьких припухлых губ. От него всегда веяло удивительным обаянием, которое тут же отметила моя сестра. Мой сын был
И теперь Ахат переключился на Еркена. Я видела, как мой брат снова рыдал и смеялся, и всё старался понравиться моему вконец растерявшемуся сыну. Ахат был нежен и весел с ним, однако по дрожи его рук я понимала, что ему это нелегко даётся. Халида снова брызнула баллончиком себе в глотку и закурила. Я видела, что она не может справиться с напряжением и предложила ей сфотографироваться. Она с удовольствием сделала «счастливую моську», и я щёлкнула для нас обеих пару снимков.
Но тут пришла Бота. Очень грузная женщина в очках с плотно сжатыми тонкими губами и сердитым взором. Увидев её, я отметила про себя, что это довольно странный выбор для такого франта, каким являлся мой маленький щёголь – брат. Что-то недоброе было в этой женщине, она вела себя так, будто она мать Ахата, почти не глядела на нас всех, и только указывала моему брату на грязную посуду и накуренные пепельницы. Он тут же послушно принялся мыть посуду и проветривать комнату, время от времени плача, как ребёнок. Скажем так, Бота мне не понравилась и вызвала у меня какое-то странное чувство. Она вела себя довольно – таки бестактно и холодно.
«Зачем он женат на ней? – пронеслось в голове, – Она не просто не пара ему, но даже не подруга». Однако я не позволила себе развивать эти мысли, и довольно скоро мы с сыном уехали восвояси.
По дороге мы с сыном ни о чём не говорили. Уже почти подъехав к моему дому, Еркен спросил:
– Как ты себя чувствуешь, мам?
Я заплакала, и он замолчал.
Когда я вошла домой, меня с нетерпением ждал муж. Тлек волновался больше обычного, и только теперь я поняла, что он позвонил нашему сыну, потому что не на шутку боялся за меня.
– Как всё прошло? – спросил он.
И я, стараясь показать всё наилучшее, рассказала только, что я дочь потомков Кашгарских князей, потерявшаяся по случайности. Тлек взглянул на меня как на безумную, но тут Еркен сбил его с толку, рассказывая о смешном, маленьком, плаксивом дядьке, похожем на знаменитого персонажа из «Алладина», колдуна Джафара, и который выпендривался перед ним своим княжеским происхождением, не подозревая, что Еркен очень хорошо знал и помнил его.
Как я говорила раньше, в юности мой сын был наркоманом. И мы с Тлеком боролись с мыслью, что наш сын в беде, как все созависимые люди, не желая верить, что эта беда коснулась и нас. И тем не менее с четырнадцати до двадцати четырёх лет мой сын был наркозависимым.
Всё это происходило будто в другой жизни. Я уже и думать – вспоминать о ней забыла. И лишь однажды, устав искать его по подвалам и подворотням, истощённая слезами и горем, я отдала его в центр реабилитации наркозависимых, откуда он вернулся, слава Богу, здоровым человеком. Мы немало сил вложили в его выздоровление и ещё больше молитв, поэтому Еркен не просто вернулся здоровым, но и поступил в университет и остался работать в этом центре. По истечении нескольких лет мой сын стал заведующим отделением, а потом и региональным директором.
Так вот, оказалось, что Еркен хорошо знал Ахата, так как они в те времена не раз пересекались на тропах наркомании.
Я с изумлением глянула на сына. Так вот что это за запах, так хорошо знакомый мне, который исходил от одежды моего брата! Огорчение тихо укололо моё сердце.
– И дядька этот, пап, как видно просто в край обкуренный явился маме, -продолжал, смеясь, Еркен, – он такое кино гонял, плакал и плясал, такую бредятину плёл про князей и их род, что у меня крыша чуть не съехала! Представляешь, пап, он никого из нас не видел, а его сестра чуть не сгорела от стыда. Бедная, она бледнела при каждом его выпаде.
Он рассмеялся, и в глазах его блеснули слёзы. Мне бы тоже засмеяться с ним, но я не смогла. И правда, версий моего исчезновения
– А ещё, пап, они все трое, просто ужас как похожи! – продолжал мой сын, – Мама, кто они по нации? Индусы?
Сейчас он был, как ребёнок. Баловался и смеялся, но я понимала – это тоже шок. При всём том, что он увидел в квартире Ахата, он не мог справиться с шоком. Но это и всё остальное, что я слышала, теперь проплыло мимо меня, я уселась на диван, расслабив все свои части тела. В голове стучало, она будто наполнилась водой.
– Уйгуры, – коротко ответила я, и мои мужики в один голос воскликнули:
– Уйгуры?!
О, почему мне так трудно было произнести это слово? И почему они так восклицают?!
– Ты моя сладкая, – ещё больше рассмеялся Еркен, обняв меня, как младшую сестру.
– Еркенчик, хватит, сынок, – попыталась я успокоить его, боковым зрением глядя на своего растерянного мужа.
– Ты моя русская уйгурочка! – не унимался сын. И вновь он стал прыгать как ребенок вокруг отца, рассказывая ему о тонкостях разговора с Ахатом, о напряжённой Халиде, и о странной даме, по имени Бота, которая, не сказав ни слова, выгнала нас всех.
Еркен только дома был таким. На работе только при его виде все вытягивались в струночку, его очень боялись, и всем вокруг он казался очень уж суровым Еркеном Тлековичем. А здесь, в своём доме, он всегда был дурачок. Игривый, ласковый баловень, прыгающий так, что половицы пола едва выносили это дитятко.
Я закрыла глаза. Где-то далеко гудел ветер, сильный и порывистый, он почти сбивал с ног ребёнка, чуть присевшего на корточки в пустынном поле. Девочка крутила головой по сторонам и искала глазами хоть кого-то, кто услышал бы её. А рядом с ней развалилась на чёрной промерзшей земле высохшая намертво чёрная коряга. Тогда Девочка встала и, слегка покачиваясь, подошла к этому иссохшему во времени своего прошлого корню мёртвого дерева. Затем она снова посмотрела по сторонам и беспомощно присела на колени, опираясь на корягу маленькими ладонями.
Тлек взял тонометр, и Еркен, быстро сообразив, измерил мне давление.
– На сегодня хватит впечатлений, – слегка нахмурившись, сказал Тлек, глядя на цифру сто восемьдесят на сто.
Сын сразу притих, дал мне лекарство, сложил тонометр, положил мне под голову подушку и укрыл пледом.
На следующий день Халида улетела в Стамбул по работе, а я осталась домысливать нашу довольно странную встречу.
Мы все думаем, что живём, как нам нравится. А вот и нет. Мы все создаём себе то, что как нам кажется, спасёт нас от наших страхов. Боясь одиночества, я создала себе крепкую и сильную семью. Тлек, среднего роста пожилой человек, старше меня на семнадцать лет. Он казах, глубокий, думающий, с круглым благородным лицом и копной серебряных прядей на большой голове. Сын Еркен. Дочка Эрика. Она среднего роста, стройная, длинноногая, с высокой грудью и кудряшками вокруг круглого миловидного личика. В день смерти моей биологической матери она вышла замуж за низкорослого коренастого спортсмена с маленькими зелеными глазами и кучей комплексов. Влад – добродушный и тихий, на фоне её был как младший братишка, но она выбрала его, и я настояла на свадьбе. Они хотели съехаться и просто так жить вместе. А я испугалась, что Эрика чуть позже будет покинута им, и мне не хотелось, чтобы она жила с мужчиной без брака. Скорее всего я чувствовала, что их связь не будет долгой. В день их скромной свадьбы 11 октября 2019 года около одиннадцати часов по полудню было довольно пасмурно, и я вышла самостоятельно наряжать лентами свою машину, так как молодые захотели ехать в ЗАГС на моей машине. Несколько раз я с недоумением повертела в руках яркие ленты, прикидывая, как их крепить и ощутила дикую тоску. Что-то глубокое и горестное разрывало в то утро мою душу, и я подумала, что мне так горько за скорую свадьбу. На часах было одиннадцать двадцать и там, в другом измерении моей жизни Халида в слезах каталась меж стен в коридоре больницы, где только что умерла наша мать. Но я этого не знала и медленно стягивала розовые ленты на высоком белом капоте, старательно крепя к ним могучие коралловые розы степлером. А Халида трясущимися руками набрала номер Ахата и сквозь слёзы сухо сказала: