Девочка в поле
Шрифт:
– Это моя квартира, Гузель, – как бы между прочим сказал он, -есть ещё одна, но та стала моей мастерской.
Я почувствовала, некое плохо прикрытое хвастовство, но подумала, что ему сейчас важно себя показать. А наличие хорошего жилья – это всегда статус. Хотя мне всегда на это было совершенно наплевать, особенно сейчас. Но бывают же люди, помешанные на мнении о себе, желающие демонстрировать свои богатства и достижения всем, и я отнесла его слова именно к этому и почти не придала значения столь неуместному явлению. Халида, молча поджав тонкие губы, самостоятельно сняла своё пальто и туфли, а потом оставалась стоять на месте, пока мы с братом не прошли в просторную кухню. Ахат по-хозяйски расставил на столе кое-какие сладости и поставил чайник. Он смотрел только на меня, будто совершенно не видел Халиду. Я села за стол, так
Глава
4
Высокие, чёрные, дугообразные брови правильной формы делали взгляд Халиды очень лёгким и прямым в отличие от моего из-под коричневых «птичек» бровей. Тёмные глаза тоже были слегка отёчными, веко, сильно нависшее над совершенно азиатским глазом, имело несколько мелких складочек. Но при всём этом она умудрялась выглядеть очень красивой и обаятельной женщиной. Да, очень красивой, только очень напряжённой и чересчур прохладной.
«Я не похожа на них, – пронеслось в моей голове, – совсем не похожа!»
Ахат поставил на газ маленькую измученную турку и заговорил, старательно и деловито проговаривая слова так, как говорит человек не ожидающий, что кто-то будет говорить, кроме него.
– Чтобы ты понимала, Гузель, ты относишься к роду князей из Кашгара, – с королевской гордостью произнёс он, не оборачиваясь на нас. В моём мозгу быстро мелькнула оценка его общения спиной. Так искусно умеют это делать только актёры. И я нахмурилась, услышав о Кашгаре. Кашгар? Это в Китае? Я что, я из Китая?! Я перевела взгляд на Халиду, её взгляд был остановившимся, куда – то в сторону, безразличный и лишённый всякого интереса к нам обоим.
«Странная дама», – едва ощутимо пронеслось в голове.
А Ахат продолжал непринуждённо и гордо:
– Твоя мать настоящая княгиня, имеющая собственный дворец в этом древнейшем городе. А отец учёный, переводчик из рода знаменитого Саади. Он знал восемнадцать языков и преподавал в Китае в университете. У них было пятеро детей. Адыл, Бахытжан, ты, я и Халида.
Он сказал это таким тоном, что я почувствовала потребность изогнуться перед ними обоими в глубоком поклоне перед их величием. Мои плечи припустились и руки задрожали. Но мой рациональный, зловредный мозг тут же грубо выпалил:
– И что заставило этих почтенных людей отдать одного из детей в детский дом?
Ахат обернулся с чашкой кофе и горячо воскликнул:
– А никто тебя не отдавал, Гузель! Они тебя потеряли.
«Что за хрень?! – возмутилась я про себя и снова посмотрела на сестру. Халида сделала выдох ароматным дымком тоненькой сигареты и жестко несколько раз ткнула её в пепельницу. Затем она встала и налила нам обеим чай. А Ахат без остановки, не прерываясь даже на дыхание, рыдая навзрыд, начал печальную историю о том, как на границе Китая советские чекисты остановили караван с маленькой княжной и её попечителями и заставили
– Чтобы я княжна снимала сапоги батраку, не бывать этому!
Девочку звали Фатима Ханум. Но здесь в Советском Казахстане её назвали Патигуль. В казахском языке нет буквы «Ф», и Ханум никак не нравилось советским чиновникам: нет у нас и уже не будет ханов! Потому не Фатима Ханум, а Патигуль. К тому же её заставили отречься от ислама.
В ту же брачную ночь её изнасиловали и, как только она родила сына Адыла, выселили в другой дом. Бедная девушка могла только кормить новорожденного ребенка и, не сумев смириться с такой судьбой, она бежала, отказавшись от сына, с молодым переводчиком Иркеном, моим биологическим отцом. Времена для них были тяжелые, но в этой любви она родила Бахытжана, нашего старшего брата. Молодой паре нечего было есть и негде было жить, и в страхе, что ребенок умрёт Патигуль вернулась к своей сестре, которая была намного старше её и чей муж выдал замуж Патигуль из своих корыстных соображений. Те приняли их к себе, но недолюбливали и обижали обоих.
– А когда родилась ты, Гузель, – продолжал свою историю Ахат, то успокаиваясь, то снова рыдая, – родители сильно поссорились. И мама в отчаянии в отместку отцу отнесла тебя к реке, чтобы утопиться вместе с тобой. Но её спасли, а тебя… ты попала в детский дом.
Потом он предположил, что скорее всего отец заподозрил маму в неверности, потом вспомнил вдруг, как отец нещадно ругал мать за то, что она отнесла меня в детский дом сама. Потом были ещё какие-то версии, но я уже перестала понимать их.
Халида выкурила пятую или шестую сигарету и вдруг резко перевела тему:
– А чем ты занимаешься, Гузя?
Скажем так. Я сидела, пребывая в полном шоке. Все эти версии в голове у меня ни в какую не связывались, и я просто отупела от всех линий рассказа Ахата. Я встала, достала из кармана пуховика свои сигареты и тоже закурила. Я решила больше ни о чём не спрашивать, только слушать. А брат, вальяжно и гордо, внезапно перестав рыдать, с невкусно наигранным пафосом рассказывал мне о князьях, коими являлись мои родители, растерявших всё своё имущество и алмазы, тогда как сестра, перебивая его, кстати довольно бесцеремонно, всё время пыталась перевести тему с родителей на меня. Но Ахат настолько явно не давал никому из нас говорить и спрашивать, что я всё же решила, что тут что-то не так. Тем более, истории, которые он мне поведал более, чем театральны. Всего за тот вечер не расскажешь, но я увидела, как сильно разнятся брат и сестра. Как откровенно Халида не уважает Ахата, и как брату совершенно наплевать на сестру. Между делом, Ахат постоянно называл меня «Эдя», что означало на их языке, как он пояснил, старшая сестра. И делал Ахат это так подчёркнуто, что мне делалось слишком уж не хорошо.
Раздался резкий звонок на моём мобильнике, и я взяла трубку.
– Номер квартиры, в которой ты сидишь, скажи.
Голос сына был суровым. Я растерянно посмотрела на брата, потом на сестру.
– Это твой сын? – спросила она.
– Восьмая, – ответил брат и тут же побежал встречать его.
– Кем работает наш брат? – спросила я, пользуясь минутой его отсутствия.
– Он актёр, но это в прошлом. А сейчас он ивентом занимается.
Актёр?! Так вот откуда эта жажда всеобщего внимания и умение держать внимание на себе. Постановка голоса и мизансцены, хотя довольно неловкие и неуместные. Чрезмерная эмоциональность и некоторая напыщенность.
– А ты? – спросила я её.
– Медицинский туризм. Я волонтёр. Директор ТНТС по Казахстану.
– У него нет жены? – торопилась я, ясно понимая, что, когда Ахат вернётся мы уже не поговорим.
– Они не женаты. Она сейчас тоже придёт. Её зовут Бота. Он живёт у неё с осени.
– Живёт у неё? – переспросила я.
– Да, это её квартира. Она здесь хозяйка.
В прихожей появилась понятная возня, и Ахат вошёл, громко рассказывая о встрече с моим сыном:
– Я выбегаю ему навстречу, а он мне: «О! Мама, только мама -мужик!». Такой милый человечек.