Девочки
Шрифт:
Вот как? Первая новость. Надо спросить у бабушки, вправду ли в Италии есть прославленные семьи. Отца монашки звали Мискотти. Он был графом де Виньянелло.
Тоже впервые слышу. В общем, дальше я не запомнила по порядку, что она мне рассказывала про ее постриг и монастырь Святого Франциска, но из всего этого поняла, что к имени ее дочки следует относиться уважительно, потому что эта самая Гиаацинта основала в XV веке целых два благотворительных общества. Одно собирало милостыню для бедняков, а другое помещало в больницы стариков и калек.
Вот
— Вот та-а-а-ак, — припечатала, задрав нос, мама Гиаацинты.
«А твоего сына ты назвала Проспером в честь пряничного короля из XVI века?» — чуть не спросила я.
Песенка про пряничного короля весь день вертелась у меня в голове. «Проспер, оп-ля-бум, пряничный король!» [7]
7
Старинная французская песенка, послужившая в XX в. для рекламы пряников; рекламным лицом кондитерской компании стал пряничный медвежонок Проспер.
— На Шелковой мануфактуре библиотека лучше, чем в Круа-Русс, — сказала мне сестра.
— Зачем? Зачем нам ходить на Шелковую мануфактуру, когда Круа-Русс ближе?
— Затем, что там больше книг, — ответила она.
Интересно, неужели в Круа-Русс не осталось книг, которые она не читала? Она, оказывается, прочла все, которые ей интересны.
— Откуда ты знаешь, если других не читала?
Она гнет свое:
— Библиотека в Круа-Русс — детская.
Я по-прежнему не понимаю, что ее не устраивает.
Она объясняет мне это в два счета. Она, видите ли, хочет читать лит-т-т-терат-т-т-ту-ру. Шатобриана она хочет читать. В двенадцать лет она хочет читать Пруста. Стендаля. Да уж, после того как она прочла «Красное и черное»… Только и слышишь от нее «Стендаль» да «Стендаль» каждые пять минут. Ах, мадам де Рена-а-аль, ах, гениально. На пару со своей подружкой из XV века она цитирует уйму писателей, о которых я в жизни не слыхала. Моя сестра стала такой чудной, с тех пор как поступила в коллеж. Она и раньше-то не говорила нехороших слов, но теперь еще и я не моги говорить их при ней! Интересно, она так и со своей подружкой, которая растягивает слова? Мы с Жоржеттой ее недолюбливаем, монашку эту.
Коринна говорит, что у нее классные родители. Ее мама преподает французский.
— Понимаешь, это в порядке вещей, что Гиаацинта любит книги. И что она любит говорить о литературе, в порядке вещей, — объясняет мне старшая сестрица.
Убедить меня ей не удается, я-то ношу свое имя без всяких «невзирая». И не в честь чего-то. Назвали так, а могли иначе. Надо же меня как-то звать. Сибилла, иди сюда, я заплету
Нет, у монашки даже имя со смыслом. Ее мама привила ей вкус к прекрасному.
— А ты? Наша мама бухгалтер, ты, значит, должна считать с утра до вечера? — выдаю я ей.
Она не отвечает. Об этом с ней лучше не заговаривать. В математике она полный ноль. Даже мама боится говорить с ней на эту тему.
Вот, значит, а папа ее тоже классный, уверяет сестра. Он адвокат. Защищает людей. И дома у них классно. Картины на стенах.
В гостях все лучше. Да попробуй я повесить на стену хоть одну мою картину, она поднимет такой крик! Нет, у них другое дело… Они… У них дома ка-а-артины мастеров…
Она качает головой. Я, видите ли, по ее мнению, могла бы выбрать другую книгу. Нет, она начинает всерьез меня доставать! Я выхожу из себя.
— Заглохни! Думаешь, легко было хоть что-то найти в твоей библиотеке для старых бабок? Вот и заглохни! А то я маме скажу, что в твоей библиотеке нет детских книг, и мне вообще не надо будет туда ходить!
Тут сестра затыкается, потому что без меня и она туда не пойдет. Моя старшая сестра никогда никуда не ходит одна. Я должна быть при ней. Так что пусть скажет спасибо!
Я отворачиваюсь с книгой к стене. Эта книга про то, как научиться рисовать руки. Я вообще-то хорошо рисую, это все говорят. Вот только на моих рисунках у людей руки всегда за спиной или спрятаны под цветами, потому что у меня вместо рук получаются метелки. Не умею я рисовать руки.
— Что хочу, то и читаю.
Мне больше не хочется с ней разговаривать.
Она становится добренькой — видит, что я разозлилась.
— Это хорошо, что ты любишь рисовать. Но можно брать сразу три книги: одну про руки, пожалуйста, а еще литературу.
— Уйди! Ступай в свою комнату! Иди к своей подружке! — кричу я.
Мне и слушать ее больше не хочется.
Ну зачем, спрашивается, мне три книги? А? Может она мне это объяснить, умница-разумница?
— Я буду читать одну книгу одним глазом? Другую — другим? А третью? Жопой, что ли, я ее буду читать?
Сестра уходит в свою комнату. Ей сты-ы-ы-д-но, что я выражаюсь, как грузчик. А сама-то она выражается так, что мне уже невмоготу ее слушать!
— Ты мне опротивела!
Она обиделась, я тоже.
Она сидит тишком на своей половине. Наверно, перечитывает про мадам де Ренааль, а лучше бы учебник по катехизису почитала, завтра ей принимать причастие. А она в Новом Завете ни в зуб ногой.
Хлопает входная дверь.
Это мама с Жоржеттой вернулись с рынка.
Коринна проходит через мою комнату, как будто меня здесь нет. Ну и плевать.
Я рисую руку, сжатую в кулак. Пальцы рисовать трудно. К тому же мои карандаши никуда не годятся. Углем было бы легче.
Уголь у меня был, только я забыла его у Анжелы. У меня есть только простой карандаш НВ. Для рисования лучше Н2В. Но мой Н2В тоже у Анжелы, в моем пенале, где и уголь.