Девоншир
Шрифт:
— А что было дальше? — Ватсон знал ответ.
— Мы вместе с Холмсом разорвали нити лоа. Сэр Чарльз вырвался на свободу — как раз когда Стэплтон — подготовил всё для своего жертвоприношения. Потом он учуял сэра Генри и побежал. Под пули.
10
— Мне очень жаль, — пробормотал доктор, пытаясь припомнить, сколько именно зарядов он всадил в адского пса.
— Напротив, вы оказали ему большую услугу, — доктор Мортимер склонил голову в вежливом полупоклоне. — Иначе бокор совершил бы жертвоприношение, и душа сэра Чарльза навеки канула бы в бездну Агве. Кстати, — добавил он, — Стэплтон собирался
Ватсон вспомнил дом Стэплтона, подпорку под балясиной, фигуру, укутанную с головы до ног простынями, и внезапно понял, что именно его так смутило и напугало в ту ночь: белая пелена, ритуальное одеяние.
— Мерзавец, — искренне сказал Ватсон.
— Оба хороши. Она бы тоже не отказалась обрести великую силу, просто Стэплтон успел околдовать её раньше. Но потом, когда мы её освободили от жертвенных пелен и чары рассеялись — помните, как она жаждала крови своего супруга-брата?
— И в самом деле. Так что же, сэр Генри послужил приманкой для сэра Чарльза? А Стэплтон, значит, был ни при чём?
— Ну да, — ответил Мортимер. — Стэплтон вообще не собирался убивать молодого Баскервиля. Хотя, если бы захотел, то извёл бы его в неделю, не касаясь и пальцем. Просто в коллекции мотыльков появилась бы ещё одна бабочка на булавке.
— Вообще-то, — заметил Ватсон — у него были личные причины не любить сэра Генри.
— Вы имеете в виду заигрывания его жены-сестры? Гм, Ватсон, вы и в самом деле не понимаете некоторых вещей. На самом деле Стэплтон, можно сказать, спасал сэра Генри от своей супруги. Отнюдь не по доброте душевной — он просто не хотел лишних неприятностей. После жертвоприношения эти места стали бы его местом силы. Он собирался жить в этих краях ещё очень долго, может быть — несколько сотен лет. А высосанный досуха труп владельца крупного поместья привлёк бы слишком много внимания, понимаете?
— Высосанный? — не понял Ватсон.
— Ну, я не имею в виду кровь. Просто после того, как сэр Генри оказался бы в её постели, он вряд ли протянул бы долго. Мамба выпила бы из него жизненную энергию… определённым способом. Ватсон, вас и в самом деле интересуют свойства магии этого типа?
— Нет, конечно, — добродетельный доктор содрогнулся от отвращения. — Меня больше интересует, кто всё-таки убил каторжника Селдена. Неужели собака?
— Дался вам этот Селден! Извините, Ватсон, просто я и сам не знаю, кто его убил. В нашем пасьянсе это лишняя карта. Может, выкинуть её, да и дело с концом?
— Это был я, — вдруг сказал Бэрримор, о чём молчаливом присутствии Ватсон успел забыть.
Обвинитель медленно повернулся к нему.
— Да, сэр, — признался старик. — Я отравил еду, которую моя жена носила этому негодяю.
Ватсон на мгновение потерял дар речи. Потом расхохотался.
— Чёрт возьми! — наконец, сказал он, вытирая слёзы. — А ведь я с самого начала подозревал вас в чём-то подобном, Бэрримор!
— Этот человек, брат моей несчастной супруги, — старик опустил голову, но в его голосе слышалось неподдельное страдание, — был причиной всех несчастий нашей семьи. Моя жена отдавала ему всё, а он тянул и тянул с неё, эксплуатируя её чувства. Я терпел, потому что надеялся, что он когда-нибудь уедет отсюда. Но жена мне рассказала, что её брат нашёл себе покровителя и убивает людей, потому что ему нужны трупы для каких-то мерзких занятий… а тут как раз приехал молодой хозяин, сэр Генри! Я уж пытался удержать его в Лондоне, даже письмо ему написал…
— «Если
— Точно. И ещё пытался вас напугать, ездил за вами в кэбе, искал случай, — признался старик. — Только сэр Генри всё равно поехал в эти проклятые места. И когда каторжник сказал сестре, что он убьёт молодого хозяина, если она не даст ему денег — тут уж я не выдержал. Если бы яд не подействовал, я пошёл бы на болота, чтобы найти и застрелить его, клянусь всем святым! Моя совесть чиста.
— Сей добрый слуга воистину чист перед нашим родом, — одобрила кабанья голова.
— Но перед вышним судом ты предстать всё-таки боишься, — констатировал Алабастр, внимательно выслушавший весь диалог.
— Да, сэр. Поэтому я предпочёл остаться призраком, сэр.
— Понятно, — протянул Ватсон. — А ведь мы с Холмсом думали, что за ним гонится собака Баскервилей. Он так страшно кричал, — вспомнил доктор.
— Ещё бы он не кричал, я же насыпал ему крепкой крысиной отравы, — признался старик. — Быстро он сдох?
— Очень мучился, кричал от боли, а потом упал со скалы и сломал себе шею, — сказал Ватсон. — Холмс сперва принял его за сэра Генри.
— Как мне жаль вашего друга, доктор, — сказал болотник. — В тот день он истратил всю магическую силу, которую я дал ему, и снова стал обычным человеком. То есть, фактически, слепым и глухим. Утратить дар ясновидения, не различать ауры — какое унижение для того, кто повелевал первозданными силами…
— А меня радует, что хоть какой-то кусочек этой сумасшедшей истории объясняется самыми обычными материальными причинами, — признался Ватсон.
— Так или иначе, — сказал Мортимер, — мы все исполнили свой долг. Что касается меня, то я всего лишь уничтожил Стэплтона.
— Каким образом? — заинтересовался дракон.
— Я знал, что, когда собака погибнет, Стэплтон почувствует колебания Силы и поймёт, что случилось. Тогда он рванёт на свой остров, где его магические возможности максимальны, и попробует воздействовать на нас чёрным колдовством Агве. Это был самый опасный момент. Я это предвидел и попросил Холмса, когда он пойдёт на остров, разбросать своего рода ловушки. Как я уже говорил, я умею наводить морок. Правда, для того, чтобы создать призрак, который может обмануть мага, нужен какой-нибудь предмет, который этому человеку долго принадлежал. Тогда я могу растянуть остатки его ауры на полноценный мираж. Холмс разбросал по болоту несколько таких вещиц. Как ни странно, сработал старый башмак сэра Генри, который я предусмотрительно украл ещё в Лондоне. В общем, великий маг Стэплтон попался, как мальчишка. Он увидел посреди болота сэра Генри, который, как ему померещилось, целится в него из револьвера. Изучать ауру у него не было времени. Он метнулся в сторону, чтобы уклониться от пули — и угодил в трясину. Из которой, несмотря на все свои возможности, он не смог выбраться. Его магия была слишком тонкой, чтобы помочь ему вытащить себя за волосы из болота.
— Один мой знакомый полковник, — почему-то вспомнил Ватсон, — верил в амулеты и всегда носил в кармане заговорённую пулю. Он прошёл всю афганскую компанию без единой царапины, вышел в отставку, вернулся в Лондон, и в первый же день попал под кэб. И сломал себе шею.
— Примерно так. Интересно, что он при этом чувствовал, — задумчиво сказал Мортимер.
— Полковник? — не понял Ватсон.
— Нет, Стэплтон. У него-то было время поразмыслить.
— Можно было и спросить покойника, — подумал вслух Ватсон.