Девятнадцать минут
Шрифт:
– Знаешь, что я нашла вчера на чердаке? Того динозавра которого ты когда-то любил, который ревел, если потянуть его хвост. Я даже думала, что ты возьмешь его с собой, когда будет идти к алтарю на своей свадьбе… – Лейси вдруг замолчала понимая, что у Питера скорее всего никогда не будет свадьбы, а со ответственно и торжественного прохода к алтарю.
– Вот так, – сказала она, добавляя яркости своей улыбке – Я положила его тебе на кровать.
Питер не сводил с нее глаз.
– Ладно.
– Мне больше всего понравился твой день рождения с динозаврами,
– Я помню, что никто из гостей не пришел.
– Конечно, гости были.
– Пять ребят, наверное, кого мамы силком притащили туда, – сказал Питер. – Господи, мне тогда было шесть лет. Почему мы вообще об этом говорим?
«Потому что я не знаю, что еще сказать», – подумала Лейси. Она обвела взглядом комнату свиданий – здесь было несколько заключенных, и те немногие, кто в них еще верил, не смевшие переступить красную линию. Лейси поняла, что на самом деле эта разделительная черта лежала между ней и Питером уже много лет. Если высоко держать подбородок, можно даже убедить себя, что их ничего не разделяет. И только когда захочешь ее пересечь, как сейчас, понимаешь, насколько реальной может оказаться преграда.
– Питер, – выпалила Лейси. – Прости, что я тогда не забрала тебя из лагеря.
Он посмотрел на нее, словно на сумасшедшую.
– Э-э, спасибо, но я справился с этой обидой сто лет назад. – Я знаю. Но я все равно об этом жалею.
Она вдруг пожалела о тысяче вещей. О том, что не уделяла больше внимания Питеру, когда он показывал ей, как научился программировать, что не купила ему другую собаку, когда умер Дозер, что они не съездили еще раз на Карибы на прошлых зимних каникулах, потому что Лейси ошибочно полагала, что у них впереди вечность.
– Сожаление ничего не меняет.
– Меняет – для того, кто просит прощения.
Питер разозлился.
– Что, черт возьми, происходит? Психотерапия для парня без души?
Лейси вздрогнула.
– Не нужно ругаться, чтобы негодовать.
– Черт, – пропел Питер, – черт черт черт черт черт.
– Я не собираюсь сидеть здесь и слушать это.
– Будешь сидеть, – сказал Питер – И знаешь почему? Потому что, если ты бросишь меня одного, это будет еще одно, о чем ты будешь сожалеть.
Лейси уже почти поднялась со своего стула, но правда в словах Питера своей тяжестью заставила ее сесть обратно Похоже, он знал ее намного лучше, чем она когда-либо знала его.
– Ма, – тихо сказал он, и она еле расслышала через красную линию – Я не хотел.
Она подняла на него глаза, и ее горло сжалось от слез.
– Я знаю, Питер.
– Я рад, что ты сюда приходишь – Он сглотнул. – Я хочу сказать, что приходишь только ты.
– Твой отец.
Питер фыркнул:
– Не знаю, что он тебе говорит, по я не видел его с тех пор, как сюда попал.
Льюис не ходил на свидания с Питером? Это было для Лейси новостью. Куда же он ездил, когда выходил из дома и говорил, что отправляется в тюрьму?
Она представила, как раз в
– Джордан говорит, что мне это не понадобится. На предъявление обвинения я пойду в этой одежде. Мне пиджак не понадобится до суда. – Питер слегка улыбнулся. – Надеюсь, ты не успела отрезать ценник.
– Я его не покупала. Это пиджак Джойи для собеседования.
Их взгляды встретились.
– А, – пробормотал Питер. – Вот почему ты была на чердаке.
В наступившем молчании они оба вспоминали, как Джойи спустился в гостиную в пиджаке от «Брукс Брозерз», который Лейси ему купила в бостонском магазине с сумасшедшей скидкой. Этот пиджак купили для собеседований в колледжах. Джойи как раз записался на несколько сразу еще до того, как попал в аварию.
– Ты когда-нибудь хотела, чтобы это я погиб, – спросил Питер, – вместо Джойи?
Сердце Лейси оборвалось.
– Конечно, нет.
– Но тогда у тебя остался бы Джойи, – сказал Питер. – И ничего этого не произошло.
Она вспомнила о Джанет Изингофф, женщине, которая не хотела, чтобы она принимала у нее роды. Взрослея, человек неизбежно учится быть не таким честным, понимает, когда лучше солгать, чем ранить кого-то правдой. Именно поэтому Лейси приходила сюда, надевая улыбку, словно маскарадную маску, хотя на самом деле ей хотелось рыдать каждый раз, когда она дела, как в комнату посещений Питера вводит охранник. Именно поэтому она говорила о лагере и об игрушках, о том сыне, которого помнила, вместо того, чтобы узнавать того, каким он стал. Но Питер так и не научился говорить одно, когда думал совсем другое. И по этой причине ему так часто причиняли боль.
– Это был бы счастливый конец, – сказал Питер.
Лейси набрала воздуха в грудь.
– Нет, если бы тебя не было рядом.
Питер посмотрел на нее долгим взглядом.
– Ты врешь, – сказал он без тени злости или обвинения. Словно констатировал факт, как если бы она говорила правду.
– Я не…
– Ты можешь повторить это миллион раз, но от этого твои слова не станут правдой.
И Питер улыбнулся такой бесхитростной улыбкой, что Лейси ощутила жгучую боль, как от удара хлыстом.
– Ты можешь обмануть папу, полицейских, любого, кто согласится тебя выслушать, – сказал он. – Но ты не сможешь обмануть того, кто сам врет.
Когда Диана подошла к списку слушаемых дел, чтобы узнать, кто будет судьей на предъявлении обвинения Хьютону, Джордан МакАфи уже стоял там. Диана ненавидела его из принципа, потому что ему не пришлось порвать две пары чулок, пытаясь их надеть, потому что он не провозился все утро с прической, потому что его, казалось, ничуть не волновал тот факт, что у входа в здание суда собралась половина населения Стерлинга, требуя крови.