Девятнадцать минут
Шрифт:
– Доброе утро, – сказал он, даже не взглянув на нее.
Диана не ответила. Ее челюсть отвисла, когда она прочла имя судьи.
– Кажется, здесь ошибка, – сказала она помощнице судьи.
Та посмотрела поверх ее плеча на вывешенный список.
– Сегодня утром в суде председательствует судья Корниер.
– По делу Хьютона? Вы шутите?
Помощница покачала головой.
– Нет.
– Но ее дочь… – Диана захлопнула рот, а ее мысли бешено завертелись. – Нам необходимо посовещаться с судьей до предъявления обвинения.
Как только помощница судьи ушла, Диана повернулась
– Что Корниер делает?
Не часто приходилось Джордану видеть, как Диану Левен бросает в пот, и честно говоря, это было забавно. Если быть откровенным, то Джордан тоже был шокирован, увидев имя Корниер в расписании, но говорить об этом Диане он не собирался То, что он ничем не выказал своих мыслей, было его единственным козырем, потому что, положа руку на сердце, шансов на выигрыш практически не было.
Диана нахмурилась.
– Вы предполагали, что она…
Вернулась помощница судьи. Джордану нравилась Элеонор. Она хорошо к нему относилась и даже смеялась над анекдотами о блондинках, которые он для нее припасал, в то время как большинство работников суда постоянно старались подчеркнуть собственную значимость.
– Ее честь примет вас, – сказала Элеонор.
Следуя за помощницей в кабинет судьи, Джордан наклонился к ней и шепотом досказал окончание анекдота, который рассказывал, когда появилась Левен и грубо прервала их разговор.
– Тогда муж посмотрел в коробку и сказал: «Дорогая, это не головоломка… это кукурузные хлопья».
Элеонор хихикнула, а Диана бросила на них сердитый взгляд.
– Это какой-то кодовый язык?
– Да, Диана. Это на секретном языке адвокатов означает: «Что бы ни случилось, не говорить прокурору, что я вам сказал».
– Меня это не удивляет, – пробормотала Диана, и они вошли в кабинет.
Судья Корниер уже была в мантии и готова начать заседание. Она скрестила руки на груди и присела на свой письменный стоя.
– Значит так, в зале суда нас ждет много людей. В чем проблема?
Диана бросила взгляд на Джордана, но тот только приподнял брови. Если она собирается тревожить осиное гнездо, это ее право, но он предпочитает стоять подальше, когда это произойдет. Пусть Корниер сердится на обвинение, а не на защиту.
– Судья, – неуверенно начала Диана. – Насколько я знаю, ваша дочь находилась в школе во время выстрелов. Мы даже брали у нее показания.
Джордан был вынужден отдать Корниер должное – ей каким-то образом удавалось смотреть на Диану так, словно прокурор не предъявила только что достоверный и неприятный для нее факт, а сказала какую-то несусветную глупость. Вроде анекдота о блондинках, например.
– Я знаю об этом, – сказала судья. – Во время выстрелов в школе находилось около тысячи детей.
– Конечно, Ваша честь. Я просто… я хотела спросить, прежде чем мы окажемся перед всеми, собираетесь ли вы только выдвинуть обвинение или возглавлять суд на время всего процесса?
Джордан посмотрел на Диану, думая, почему она так уверена, что Корниер не должна слушать это дело. Что она знает о Джози Корниер такого, о чем не знает он?
– Как я уже сказала, в той школе была тысяча детей. Некоторые из их
– Да, Ваша честь… но этот прокурор не ведет это дело.
Судья спокойно посмотрела ей в глаза.
– Вы собираетесь вызвать мою дочь в качестве свидетеля мисс Левен?
Диана заколебалась.
– Нет, Ваша честь.
– Я прочла показания своей дочери, прокурор, и не вижу причин, по которым я не могу рассматривать это дело.
Джордан мысленно перебрал в памяти то, что ему на данный момент было известно.
Питер спрашивал, как себя чувствует Джози.
Джози присутствовала во время выстрелов.
В отчете было сказано, что только возле фото Джози в школьном альбоме была надпись: «Пусть живет».
Но ее мать считает, что ее показания никак не могут повлиять на исход дела. Диана считает, что Джози не знает ничего такого, чтобы вызывать ее в качестве свидетеля обвинения.
Он опустил глаза, мысленно снова и снова прокручивая эти факты.
Что-то явно не клеилось.
В бывшей начальной школе, где теперь временно находилась старшая школа Стерлинг Хай, не было столовой – маленькие дети обедали в классе за своими партами. Но это считалось неподходящим для старшеклассников, поэтому под столовую переоборудовали библиотеку. Здесь больше не было ни книг, ни книжных полок, но на полу все еще лежал ковер с буквами, а возле двери висел плакат с котом из детской книжки.
Джози больше не сидела в столовой с друзьями. Это казалось неправильным, словно отсутствовала критическая масса и они разлетались, как атомы под давлением. Теперь она садилась одна в углу библиотеки, на покрытое ковром возвышение, и представляла, будто она учительница и читает детям вслух.
Сегодня, когда они приехали в школу, их уже ждали телекамеры. Чтобы добраться до входной двери, нужно было пройти прямо возле них. За прошедшую неделю их стало меньше – несомненно, где-то еще происходили трагедии, о которых этим репортерам нужно было снимать сюжеты, – но на предъявление обвинения они вернулись все без исключения. Джози подумала: как они собираются домчаться из школы к зданию суда, чтобы успеть вовремя? И сколько еще раз они будут возвращаться сюда, пока она окончит школу? На последний звонок? Через год после выстрелов? На выпускной? Она представила заголовок статьи, посвященной выжившим во время стрельбы в Стерлинг Хай, которая выйдет в «Пипл» через десять лет – «Где они сейчас?». Будет ли Джон Эберхард опять играть в хоккей или хотя бы ходить? Где будет Джози?
А Питер?
Ее мама была судьей по его делу. Несмотря на то что с Джози она на эту тему не разговаривала – по закону не имела права, – Джози все равно об этом знала. Зная, что мама будет вести суд. Джози одновременно испытывала и огромное облегчение, и неописуемый ужас. С одной стороны, это значило, что мама начнет восстанавливать цепочку событий, произошедших в тот день, то есть Джози не придется самой об этом рассказывать. С другой стороны, как только мама начнет восстанавливать последовательность событий, о чем еще она узнает?