Девятнадцать минут
Шрифт:
«Ты справишься, – сказала она себе. – Просто вспомни, зачем ты здесь».
– Охрана, – тихо произнесла Алекс, и два огромных пристава схватили женщину под локти и повели ее из зала суда.
– Ты будешь гореть в аду! – кричала женщина, а телекамеры провожали ее взглядами объективов вдоль прохода.
Алекс же на нее не смотрела. Она не отрывала глаз от Питера Хьютона, пока внимание его адвоката было отвлечено.
– Мистер МакАфи, – позвала она.
– Да, Ваша честь?
– Пожалуйста, попросите вашего клиента положить
– Простите, госпожа судья, но мне кажется, к нему и так предвзято…
– Делайте, что вам говорят, господин адвокат.
МакАфи кивнул Питеру, который вытянул руки в наручниках вперед и разжал кулаки. На ладони Питера поблескивал осколок разбитой фоторамки. Побледневший адвокат забрал кусок стекла.
– Спасибо, Ваша честь, – пробормотал он.
– Не за что. – Алекс обвела взглядом зал и прокашлялась. – Я надеюсь, что таких вспышек больше не будет, иначе я буду вынуждена удалить зрителей с процесса.
Она продолжала зачитывать пункты обвинения. В зале суда было так тихо, что можно было услышать, как разбиваются сердца, как порхает под потолком надежда.
– Вы обвиняетесь в том, что 6 марта 2007 года совершили убийство первой степени. Согласно статье 631, пункт 1-а, это значит, что вы умышленно убили другого человека, а именно Мадлен Шоу. Вы обвиняетесь в том, что 6 марта 2007 года совершили убийство первой степени. Согласно статье 631, пункт 1-а, это значит, что вы умышленно убили другого человека, а именно Эдварда МакКейба.
– Вы обвиняетесь в том, что 6 марта 2007 года совершили попытку убийства первой степени. Согласно статье 630, пункт 1-а, это значит, что вы совершили действия, способные привести к убийству первой степени, а именно стреляли в Эмму Алексис.
– Вы обвиняетесь в том, что пронесли огнестрельное оружие на территорию школы.
– В хранении взрывных устройств.
– В незаконном использовании взрывных устройств.
– В покупке краденого, а именно огнестрельного оружия.
Когда Алекс закончила читать, ее голос охрип.
– Мистер МакАфи, – обратилась она. – Каким будет заявление вашего клиента?
– Невиновен по всем пунктам, Ваша честь.
По залу суда прокатился рокот голосов, как всегда бывает, когда заявляют о своей невиновности, и что всегда приводило Алекс в недоумение: а что еще должен был говорить обвиняемый? Что он виновен?
– Исходя из серьезности обвинений, согласно закону вам отказано в праве на освобождение под залог. Вы остаетесь в заключении.
Алекс распустила суд и направилась в свой кабинет. Оказавшись за закрытой дверью, она отдышалась, словно легкоатлет после тяжелого забега. Если она и была в чем-то уверена, так это в своей способности судить справедливо. Но если ей было так сложно во время предъявления обвинения, то как она будет работать, когда обвинение начнет восстанавливать все события того дня?
– Элеонор, – произнесла Алекс, нажав кнопку селектора, –
– Но вы…
– Отмените, – рявкнула она. Перед ее глазами все еще стояли лица родителей в зале суда. Их потери были записаны на их лицах общим шрамом.
Алекс сняла мантию и отправилась к служебной лестнице, ведущей на парковку. Но вместо того чтобы остановиться и закурить, она села в машину. Алекс поехала прямо к начальной школе и припарковалась в неположенном месте. На учительской стоянке все еще стоял один телевизионный фургон, и Алекс запаниковала. Но, увидев нью-йоркские номера, решила, что ее вряд ли кто-нибудь здесь узнает без привычной судейской мантии.
Единственным человеком, имевшим право просить, чтобы Алекс отказалась от этого дела, была Джози, но Алекс понимала, что дочь ее обязательно поймет. Это был первый серьезный процесс Алекс в высшем суде. Таким образом она покажет самой Джози пример того, как опять начать жить. Алекс старалась не думать о еще одной причине, по которой она изо всех сил цеплялась за этот процесс. Эта причина была занозой, причинявшей боль независимо от того, с какой стороны к ней подойти: у Алекс было больше шансов узнать о том, что пережила ее дочь, от прокурора и адвоката, чем от нее самой.
Она вошла в приемную директора.
– Мне нужно забрать свою дочь, – сказала Алекс, и школьный секретарь придвинула к ней журнал, куда нужно было вписать необходимую информацию.
«Ученик, – прочла Алекс, – ушел, причина, возвратился».
«Джози Корниер, – записала она. – 10:45. Визит к ортодонту».
Она чувствовала на себе взгляд секретаря. Женщине явно было интересно, почему судья Корниер стоит возле ее стола в то время, когда должна вести слушание, которого все так ждали.
– Не могли бы вы сказать Джози, чтобы она шла прямо к машине? – попросила Алекс и вышла из кабинета.
Через пять минут Джози открыла дверь со стороны пассажира и проскользнула на сиденье.
– Я не ношу брекеты.
– Мне нужно было быстро придумать причину, – ответила Алекс. – Это первое, что пришло мне в голову.
– Ну и что ты на самом деле здесь делаешь?
Алекс смотрела, как Джози включает вентилятор.
– Мне нужен повод, чтобы просто пообедать со своей дочерью?
– Вообще-то сейчас десять тридцать.
– Тогда мы просто прогуляем уроки.
– Как хочешь, – сказала Джози.
Алекс съехала с тротуара. Джози была в полуметре от нее но с таким же успехом они могли находиться и в разных странах. Ее дочь неподвижно смотрела в окно на пробегающий мимо мир.
– Все закончилось?
– Предъявление обвинения? Да.
– Поэтому ты и приехала?
Как могла Алекс описать то, что чувствовала, глядя на всех тех родителей, чьих имен она не знала, рядом с которыми не было их ребенка? Если человек теряет ребенка, может ли он называть себя родителем?