Дейр
Шрифт:
О, упоительное табу, священная преграда! Там, внутри, — ребенок, которого предусмотрительно начала формировать эктоплазма. Падение, яйцо… и начинается содрогание плоти, торопящейся подтолкнуть счастливого микро-Моби-Дика, обгоняющего миллионы и миллионы других своих братьев, выживших в борьбе.
Хриплые звуки наполняют комнату. Горячее дыхание холодит головку. Он в испарине. Сосульки покрывают опухающий фюзеляж, и он провисает под их тяжестью, кругом клубится туман, ветер свистит среди распорок, элероны и рули высоты покрылись льдом, и он быстро теряет высоту. Но… выше, выше! Где-то там в тумане — Венусберг. Тангейзер, уйми своих проституток, пошли сигнальную ракету — я сорвался в пике.
Дверь в комнату матери открыта. В овальный дверной проем втиснулась жаба. Ее горло вздымается и опадает, словно кузнечные меха, беззубый рот широко открыт. Хайло! Раздвоенный язык вылетает изо рта, пытаясь вырваться на свободу. По телу проходит судорога протеста. Две волосатые лапы сгибаются и завязывают бьющееся, сопротивляющееся тельце в узел.
Женщина идет дальше. Подожди меня! Поток с ревом рвется наружу, разбивается о стенку узла, устремляется назад, прилив схлестывается с отливом. Поток слишком велик, а наружу только один путь. Мускулы сокращаются толчками, стена потока опадает. Ни Ноева ковчега, ни оливковой ветви. Поток обновляется, разлетаясь на миллионы сверкающих метеоров, на золотые крупинки в промывочном лотке Существования.
Королевство Бедра позади. Пах и Живот скрываются за затхлой броней. И он остается холодным, мокрым и дрожащим.
Выдается патент господа бога
на восход
…это говорится посредством мелофона, по программе “Кофе с Авророй”, канал 69-Б. Строки информации о пятидесятом Ежегодном Смотре-Конкурсе в Центре народного творчества, Беверли-Хиллз, четырнадцатый уровень. Говорится Омаром Вакхом Руником, говорится экспромтом, если не принять во внимание наметки, сделанные предыдущим вечером в малоизвестной таверне “Тайная Вселенная”, и это смело можно сделать, потому что Руник ничего не помнит об этом вечере, кроме того, что он получил Первый-А лавровый венок. Венков с номером два, три и так далее не было, классификация шла по буквам: от А до Я. Возблагодарим же Господа за нашу демократию.
Серо-розовая семга вынырнула из водопада ночи В заводь нового дня. Восход — яростный рев солнечного буйвола, Появляющегося из-за горизонта. Фотонная кровь истекающей кровью ночи, Заколотой наемным убийцей — Солнцем.И так далее — на пятидесяти строках, прерываемых возгласами восторга, хлопками, шиканьем, свистом и выкриками.
Чиб наполовину проснулся. Он сонно таращится на сужающуюся темноту, и его сон бежит в тоннеле подсознания. Широко раскрытыми глазами он смотрит на другую реальность — Сознание.
— Пусть солнце взойдет, — повторяет он за Моисеем.
И, думая о длинных бородах и рогах — наследии Микеланджело, — он думает о своем прапрадедушке.
Воля, словно лом, раздвигает его веки. Он смотрит на экран, занимающий противоположную стену и половину потолка. Восход, палладии Солнца, бросает наземь серую боевую рукавицу.
Канал 69-Б, ВАШ ЛЮБИМЫЙ КАНАЛ, канал Лос-Анджелеса, несет вам рассвет — обманчивый, фальшивый, нарисованный электронами, созданными в устройствах, сооруженных людьми.
Поднимайтесь с солнцем в сердце и песней на устах! Пусть пробегает по телу дрожь от бодрых строк Омара Руника! Вы будете видеть восход так, как видят его птицы на ветвях, как Господь видит его!
Мелофон тихо мурлычет стихи под слабые звуки григовской “Анитры”. Молодой человек Чибайабос Эльгреко Виннеган имеет теперь внутренний заряд, очищенный от черноты фонтана, бившего из нефтяных месторождений подсознания.
— С осла да на скакуна, — произносит Чиб, — да еще и на Пегаса.
Он говорит, мыслит и живет уже в напряженном Сегодня. Чиб поднимается с постели и запихивает ее в стену. Оставить кровать в комнате смятой, словно язык старого пропойцы, значило бы нарушить эстетику помещения, уничтожить тот штришок, который подчеркивает единство целого, создать помеху в работе.
Его комната — гигантский овоид, в углу которого (вернее, в его остром конце) меньший овоид — туалет и душевая. Он выходит оттуда, словно один из богоподобных ахейцев Гомера: массивные бедра, сильные руки, золотисто-коричневая кожа, голубые глаза, каштановая шевелюра — только бороды не хватает. Мелофон между тем воспроизводит рев южноамериканской древесной лягушки, который он однажды уже слышал по каналу 122.
— Сезам, откройся!
Лицо Рекса Люскуса заполняет весь экран. Поры на нем — словно воронки на поле боя Первой Мировой Войны. В левом глазу — монокль, который периодически вынимается во время споров с искусствоведами в лекционной программе “Мне нравится Рембранд”, канал 109. Хотя возраст и делает ему простительным искусственное усиление зрения, он все равно убирает монокль.
— Inter caecox rex Luscus, — говорит он, когда его спрашивают, а частенько и не дожидаясь вопроса. — В переводе с латыни — “В стране слепых — и король кривой”. Вот почему я взял себе имя Рекс Люскус, то есть — Король Кривых.
Ходят слухи, всячески пестуемые самим Люскусом, что он разрешит бионикам вставить искусственный белковый глаз только в том случае, если встретит работы художника, в достаточной степени великого для того, чтобы у него появилась нужда в полноценности зрения. Говорят также, что он вскоре это сделает, поскольку открыл Чибайабоса Эльгреко Виннегана.
Люскус голодно глядит на ближайшие и отдаленные владения Чиба. Чиб сглатывает, не от того, что болен ангиной, а от злости.
Люскус мягко говорит:
— Золотко, я как раз, на всякий случай, хотел убедиться, что ты уже встал и вспомнил о грандиозной важности этого дня. Ты должен быть готов к выставке, должен! Но теперь, когда я вижу тебя, я вдруг вспомнил, что еще не ел. Как ты насчет того, чтобы позавтракать со мной?
— Тем, чем мы обычно питаемся? — спрашивает Чиб, хотя не ждет ответа. — Нет, мне сегодня еще многое надо сделать. Сезам, откройся!
Лицо Рекса Люскуса угасает. Оно похоже на козлиную голову или, как он сам любит говорить, на лицо Пана. У него даже уши выглядят элегантно. Ну просто душка!