Товарищ мой, Валерий К.,Матёрый инженер-геолог,Учил меня всему слегка:Грести, брести по тундре, пологСооружать от комаров,Сличать песчаники и глины,Учил для заготовки дровПосуше выбирать лесины,Трепать гуся, пороть язя,Не лезть нарочно в передрягиИ, по течению скользя,Не нарываться на коряги,Учил готовить на огне,Работать с компасом и картой…По временам казалось мне:Он у доски, а я за партой.При этом был Валерий К.Как бы из воска и металла,И эта роль ученикаМеня отнюдь не угнетала.На побегушках у судьбыЯ научился понемногуПриёмам гребли и ходьбы,Искусству выбирать дорогу;Я научился не беречьНи головы своей, ни шкуры,Разумно экономить речь,Переключаться в перекуры;Я научился пить вино,Скрывать личину рифмоплётаИ ждать спокойно, как бревно,Погоды, писем, самолёта.И каждый полевой сезонВ меня впечатывал картиныГнилых болот, забытых зон,Хантыйской сельдяной путины,Метели августовской бред,Хальмер, хранимый «дарвалдаем»,Зелёный луч как некий следТого, чем тайно обладаем.Забыть ли вязь оленьих троп,Небес немеркнущие своды,Как дох и пах, как зяб и топИ рыл веслом лесные воды.И как не спал до двух, до трёх,Смакуя перекличку тварей:Комарий вой, песцовый брёх,Потусторонний вопль гагарий.Предметна жизнь была, простаИ незатейлива. А ныне,Когда с вершин своих полста,Как блудный сын среди пустыни,Я поношу судьбу, со мнойВесьма чудившую от скуки,Теперь, когда я стал иной,Малоподвижный, с видом букиИзобличающий детейИ
проповедующий внукам,Избывший маяту страстей,Но постоянно к прежним штукамЛетящий памятью, теперьЯ ворошу не скромный списокПриобретений и потерь,Не имена случайных кисок,Но постоянно лишь одноМеня волнует приключенье;Мне так и не было даноОпределить его значенье,Однако в памяти сквознойОно таращится химерой…Итак, июль, полярный зной,Мы пробираемся с ВалеройК верховьям Тольки. От жарыРека порядком обмелела.Спина в лохмотьях кожуры,Слепни измордовали тело.Природу бранью леденя,Давясь дыханием свистящим,Мы вот уже четыре дняПромеж песков байдарку тащим.Четыре дня, а дальше – стоп,Теперь другим займёмся делом:Рюкзак, лопата и топ-топ,Пойдём пылить водоразделом,Чтоб там, в извилинах долинОриентируясь умело,Найти следы третичных глин,А повезёт – и знаки мела…Сия история весьмаМеня, признаться, утомила;Однообразна, как тесьма,И обтекаема, как мыло,Скользит и тянется, а в нейНет ни интриги, ни веселья,Лишь тень давно минувших дней.Так жаждой маешься с похмелья,А всё никак не утолить,Никак не завершить леченья.Но коли начал, надо длить,Тем более что приключеньеУже обещано. Вперёд,Мой склеротический заморыш,Мой добросовестный урод.Повествование само лишьОбозначается… Итак,Байдарка на песке застыла,В зените плавится пятакОсатанелого светила.Однако на душе покой,А в перспективе ясность целей,И мы по тропке над рекойСнуём меж лиственниц и елей.Здесь, несомненно, есть резонЗаметить, что людей в округеНет абсолютно. Не сезон.На северном коварном юге,Терзаем гнусом и жарой,Олень звереет. Ханты следомЗа стадом летнею поройКаслают к морю, к домоседамИх не причислишь. А без нихЗдесь никого. Мы исключенье.Ни подъездных, ни объездныхПутей здесь нет. Для развлеченьяТуризмом здешние местаУбоги, и сюда добраться —Затея, в сущности, пуста.Вот таковы об этом вкратцеСоображенья… Зной вискиЕдва не пузырит. К тому жеРечушка наша вдруг пескиПорастеряла, стала уже,Зато и глубже. Поворот,Ещё, ещё и – что такое? —Валера замер и вперёдНи шагу. Жилистой рукоюОстановил меня: – Нишкни!Я мру, как бурундук на стрёме.И вдруг холодные клешниСошлись на горле. Здесь же, кромеМеня с Валерой, ни души,Ни человеческого знака.Откуда же в глуши, в тишиИ смех, и голоса? ОднакоМы перегрелись. СлуховойМираж. Случается порою:То как бы грянет духовойОркестр за лесом, за горою,То непонятное автоПромчится с кашляющим воем,То лай, то блеянье, а тоИ голоса. Но чтоб обоимСиё прислышалось, такойПотехи сроду не бывало…И тут мы видим: за рекойИз-за лесистого увалаВыходят барышни. Их две.И чешут в нашем направленье.Захоронясь в траве, в листве,И цепенея в изумленье,Мы отмечаем, что ониОдеты в платьица из ситца.Но комарье, мошка, слепни —Здесь невозможно не взбеситься.Ан нет – идут и говорят,Слегка обмахиваясь веткой,И неуместный их нарядСвоей нелепою расцветкойНас раздражает… В сотый разПеребираю варианты.Смурня: в округе, кроме нас,Ни человека. Даже хантыУшли на север. И потом,Хантыйка не наденет платья.Фантом! Воистину фантом!И нет на призрака заклятья.Меж тем девицы супротивОстановились, огляделисьИ, лица к нам поворотив,Как по команде вдруг разделисьИ в воду бросились, визжа.Вот на – хорошенькое дело!И тут меня под хвост вожжаХлестнула: хватит! Надоело!Пора открыться, ведь окрестНи экспедиции, ни стада.– Вы из каких, мол, девы, мест?Пора знакомиться. – Не надо, —Сказал Валера, от рекиНе отворачивая взгляда,И жестом жилистой рукиОстановил меня: – Не надо.А сам сквозь иглы, сквозь листыСледил с такою болью вязкой,Что крупные его чертыЗастыли сероватой маской.Но вот горластое дамьёНахохоталось, навозилосьИ с новой силою в моёВоображение вонзилось.Сказать по правде, их возня,Их беспощадная природаНе вызывали у меняЭмоций мужеского рода,Поскольку мысль ушла в полётПо траектории единой:Возможно ль здесь, среди болотИ дебрей, встретиться с ундиной,А если нет, то эти двеКакой оказией, откуда,Как воспринять их в естестве,А не предполагая чудо?Проворно платьица надев,Ундины скрылись за излукой,Недолго бурный говор девЕщё отыгрывался мукойНеразумения. Но вотОни исчезли, растворились;Мы закурили, стёрли потИ наконец разговорились.Блажен, хоть в церковь волоки,От потрясенья стоеросов,Я тут же выставил полкиПредположений и вопросов.Я пёр, переходя на ор,Самозабвенно, как гагара,А он бубнил свой невермор,Как Ворон бедного Эдгара.Я, что твой демон во плоти,Сиял неистовым накалом,А он сказал: – Пора идти.Наш путь далёк и дел навалом.Мы повернули в тундру. ТамТри дня болота проминалиИ больше наших странных дамКак будто и не вспоминали.Что ж, я ни духом и ни сномНе разумел, куда толкаюсь…Потом на базе за виномЯ рассказал об этом, каюсь.Парней клубничка привлекла,Девицы ворковали: – Прелесть.А мой Валера из углаСказал: – Должно быть, перегрелись.Мой друг, ты был фатально мудр,Твоё понятно беспокойство:От пары призрачных лахудрОборонить мироустройство,Спасти неверие своёОт пут аляповатой веры…Под заунывное совьёПусть кувыркаются химеры,Ты принял меры, твой костякУстроен на особый выдел.А барышни в реке – пустяк.Но ты их видел. Ты их видел!Май – июнь 1987
Циклотрон
Назидательные ямбы
1Не нужен сердцу костоправ,А рёбрам психоаналитик.Сей постулат не просто прав,А как бы сам собою вытек.Нужда с любовью вперебойГрызут в любое время суток.А то, что мы зовём судьбой,Опасный блеф и предрассудок.2Где тонок жизни матерьял,Надежда прирастает сплетней.Ищи не там, где потерял,А где окажешься заметней.Доверься опытной молве,Попробуй вызнать у знакомых.А тот, кто ищет в голове,Лишь промышляет насекомых.3Сыщи-ка в сущем благодать,Коль всюду мрак, всему кордоны.Смерть, перестань надоедать,Твои намёки беспардонны.И без тебя невмоготу,Кривясь ухмылкою цинготной,Следить, как грабят наготуИ чтят публичность подноготной.4Ты вновь с чужими загудел,Опять на зеркало пеняешь.Но свой уделанный уделИ рад бы, да не обменяешь.Будь равнодушен, как топор,К дарам, хорам, пирам в хоромах.А тем, кто норовит в упор,Дай знать, что всё еще не промах.5Нет смысла напрягать Камен,Определять пути и сроки,Покуда время переменДаёт грядущему уроки.Хлебай помои, пей метил,Своди простату с диабетом.Блажен не тот, кто посетил,А тот, кто не узнал об этом.Июль, сентябрь 1998
Невесёлые хореи
I. 1990 год
Сырь и гарь. Январский ливень.На Фонтанке наводненье.Больше стало бесноватых —Уши пухнут от речей.Если кто-нибудь затеет«Помню чудное мгновенье» —Это значит, зреет байкаОтносительно харчей.Как бы всюду перемены,Но до мелочи знакомоГроможденье лжи и грязи,Слухи, свары, грабежи.Гомо, сапиенс утратив,Бьет в лицо другое гомо,И с утра пенсионерыЗанимают рубежи.Всё. Душа остановилась.Отыграло роли тело.Вместо жизни мемуары:С кем-то спал, кому-то спел.Не успеешь оглянуться,Как уже и пролетело…То и скверно, что ни разуОглянуться не успел.
II
Долго ль мне гулять на свете…
А. С. Пушкин
То дыханья не хватает,То терпенья, то ума.Дыры в памяти латаетГабардиновая
тьма.А давно ли в жилах, в порахБушевал бездымный порох:Только лёг – уже светает,Чуть сомлел – уже зима.Здравствуй, матушка. ОткудаСтолько сна и серебра?Не сыскав добра от худа,Гоним беса из ребра.Раньше грезилась саванна,А теперь диван да ванна,Персональная посуда,Апельсиновое бра.Отразбойничало эхо,Отмерцали зеркала.Возраст жизни не помеха,Жаль, дистанция мала.Вдоль карниза ходит ворон,Распевает «невермор» он,Обаятельный, как Пьеха,И солидный, как кила.Всё. Готов. Играйте Баха.Разрывайте воем рты.Где посконная рубаха?Где сермяжные порты?На игле безумный кочетСкачет, корчится, клекочет.И толпа глядит без страхаНа остывшие черты.24 июня 1991
III. Муравьиные стансы
Жизнь уже не раздражает,Смерть ещё не горячит.Дева мальчика рожаетИ от счастия кричит.Мальчик требует огласки,Щерит зубки, щурит глазки,За троих соображает,Зол, умён и нарочит.Дребезжа безумным нервом,Им одним и даровит,Век двадцатый двадцать первымОбернуться норовит.Напоследок тянет жилы,Роет братские могилы,Приговаривает «Хер вам»,Да ухмылочки кривит.Между тем зима маячит,Льды коварные куёт.Стрекоза уже не плачет,А не то что не поёт.Муравей строгает стансыПод неясные авансы,За окно глаза корячитИ слабительное пьёт.За окном по звону-хрустуМимо мёртвых тополейГорожане прут капустуС неухоженных полей.В перспективе голод, холод,Возвращённый серп и молот,Да в оттяжку святу-пустуНеразменное «налей»…Трепещи, четырёхстопный,Легкопёрый, как порей,Дорежимный, допотопныйЖизнерадостный хорей.Может, мы с тобою вкупеПеремелем воду в ступе,Перемолим рай окопный,Распугаем упырей?Для улыбок зубы драю,Завожу пустую блажь.Ты споёшь, а я сыграю —Производное в тираж.Завораживая пылом,Кот в мешке играет шилом,И ползёт, ползёт по краюРастерявшийся мураш.29.10.92
IV. Вариации на вечную тему
Страшно, страшно поневоле
Средь неведомых равнин.
А. С. Пушкин
Снова жизнь перестаралась в оказании услуг.От избытка впечатлений так и тянет постареть.Заглушая птицу кашлем, обрекая луг на плуг,Загружая пустяками недопрожитую треть.Но не стоит обольщаться – затаись и последи.Результаты не замедлят, будешь выжат либо вжат:Ангел слева, ангел справа, свято место посреди,Просто некуда деваться, нет же, вот они – кружат.Тут держал один из многих небольшое интервью,Как он сямо и овамо на решительной ноге,Как он лиру приторочил к огнестрельному цевью,Как он вывел из забвенья Чернышевского Н. Г.,Как он любит ранним утром по пороше, по росе,Типа странною любовью, перегноем в борозде.А другой из тех же самых на газетной полосеТо ли молится вприсядку, то ли пляшет по нужде.Чревочёсы, мракомесы, поедатели белил,Горбуны, строфокамилы, струг с персидскою княжной…Будь я проклят, если с вами хоть когда-нибудь делилЭто лето, это небо, этот жребий раздвижной.8.04.99
Тема и вариации
Бросил писать…
Михаил Яснов
Тема
Бросил писать. Ударение именно там,Где по ритму целесообразно.Потому что с другим удареньем не бросить, скорее наоборот.То, что раньше текло по усам, прикипает к устам.Жизнь, однако, проходит непраздно.Занятий невпроворот.
Вариация 1
Бросил чесать в надежде извлечь. ИшьКак там устроено: постоянно шевелится,А наружу ни с места.Это вряд ли уже излечишь.Вроде варится, во всяком случае, мелется,А никак. Хорошо еще – бросил писать, и свободен, и ветер с веста,То есть где-то когда-то не помню кем обещанная фиеста,Как, допустим, высшая форма интима,Уже вполне, уже допустима:То плеснёт издаля, то блеснёт,То еще как-нибудь вскарамелится…А внутри кашлянут со значениемИ негромко скажут: «Вестимо».
Вариация 2
Бросил жребий. Выпало перейти Рубикон.С утра подкрепился: немного белужьей икры, сырое яйцо, бекон —И двинул к реке. Прихожу, а там ни брода, ни переправы,Какие-то недогложенные скотиной бурые травы,И всё. Авгуры опять оказались правы.Товарищ мне говорит: «А ты, мол, попробуй вплавь.При твоём-то везенье, твоей-то удали.Тебя там ждут. Одержишь, добудешь – худо ли?Рискни, – говорит, – и таким вот манером себя в историю вплавь».«Да пошёл ты вон!» – говорю. И пошёл обратно.Естественно, на душе отвратно.Слава Господу, бросил писать, а то бы гнусное чувство утроилТем, что в какой-нибудь опус сей казус встроил,Что совсем уж вышло бы неопрятно.
Вариация 3
Бросил камень в одну ненормальную…Я и вообще люблю соблюдать формальнуюСторону. Проходил мимо храма —Собственно, там и случилась драма, —Спросили: «Кто?» А я как раз был без греха,То есть бросил писать: за неделю ни одного стиха.Вот и метнул. И даже попал. Хорошо, не в репу.А дама была не одна. И те, которые с ней,Тут же ко мне, скроив такову свирепу,Что внутри у меня стало ещё тесней.«Дались мне, – думаю, – их поганые просьбы.А вот ведь попался. В другой ситуации брось бы —Да ни в жисть. Тем более женщина. То есть не то чтобы свято,Но лучше не стоит…» И вдруг закричали: «Снято!»Оказывается, у них тут кино. А я-то!..Режиссёр поздравил с дебютом, выдал кулёк черешен,Подошли какие-то тёлки: «Что ли, и впрямь безгрешен?Ведь есть же хотя бы один невинный грешок?»«Вы что, – говорю, – с колокольни рухнули?Выпали из скворешен?!»В общем, смешного мало, и даже какой-то неясный шок.Не пришлось бы писать стишок.
Вариация 4
Бросил летать во сне.От разбега одышка, запотевает пенсне,Так что рискуешь сослепу напоротьсяИ застрять на какой-нибудь там антенне или сосне,Чтобы тыкали снизу, что, мол, за чучело там качается.И непонятно, как с напастью этой бороться.А без разбега не получается.Раньше-то, помнится, как нравилось зависатьНад дольным, юдольным, отверженно-безглагольным…Неужели связано с тем, что бросил писать?Схватился за первый попавшийся, а он оказался краеугольным.Понимаешь, что всё, что своё отлетал, а никак не внять,не утешиться.Закроешь глаза, а взамен, как в борще, цветные жирные пятна.И главное, там, где у прочих крылья, всё время чешется,Причём во сне, и, значит, никак, и это особенно неприятно.
Вариация 5 (и последняя)
Бросил бросать пылкие взоры на дам.Стимул весьма, статус вполне, но как-то не по годам:Ноги, живот, спина, плешь вытесняет проседь;Уже не рвусь, что твой Адам, к запретным плодам,Не шастаю, хрипло дыша, по чужим садам,И пыл приугас, и взор попритух – пришлось бросить.Но ежели раньше я ради них напрягал Камен,Отчего приобрел даже некоторую известность,То теперь пустота, облом, – ни строфы взамен.И жалобно стонет отечественная словесность.15 декабря 2006 – 8 января 2007
Кривая речь
I
– Давай, Купоросов, составим беседу, —Сказал Феоктистов однажды соседу, —Ты вечно снуёшь, бесконечно спешишь,А что в результате? Как правило, шиш.– Что в мире духовной единственней жажды? —Сказал Феоктистов соседу однажды. —А ты всё торопишься, как на вокзал,Трещишь без умолку, а что ты сказал?– Мы хуже девиц и бездарней артистов, —Однажды соседу сказал Феоктистов, —И сами – увы, и подобных плодим.А если отвлечься от вечных вопросов,Бегов тараканьих промежду отбросов,Унылых шутов, портативных колоссов?Пусть в каждом из нас обнажится философ.Подумав, ответил ему Купоросов:– Пускай обнажится, а там поглядим.11.2003
II
«Снова здорово, – сказала Серова. —Мир неопрятен. Фортуна сурова».День между тем примерял костыли:Дети мужали, деревья цвели.На побережье, в Керчи или Гаспре,Музы и бесы затеяли распри,Жизнь продолжалась,но это была не жизнь.«Как-то мне пиково, – молвила Быкова, —В принципе, хочется, но не абы кого!»С неба валилось и медленно липлоК шляпкам и кепкам унылого пипла.С мыса Канаверал выпало «аполло».В кухне кишело, на лестнице капало.В дверь постучали,но это была не жизнь.11. 2003
III. В лифте
Я говорю ему: «Жена в больнице —Хронические боли в пояснице.Сын был женат, но как-то против правил,Как бы либидо натощак оправил.Друг детства Кузнецов назвался Смитом,Живёт в Канаде. Стал антисемитом.Всё тусклое, пустое, никакое,И нет ни в чём ни пользы, ни покоя…»А он в ответ: «Мамаша овдовела,А сил уже впритык, переговела.Подругу присмотрел, да вышло мимо,А время жизни прёт неутомимо.И вообще, когда ни включишь телек,По всем каналам тёлки без бретелек.Прохожие – скоты, соседи – твари,И чую, как теряю в каждой сваре…»Разъялись двери, обрывая фразу,Мы распрощались, чтоб уже ни разу,Но каждый оттрепал своё мочало,И как-то так обоим полегчало.08.03.2004