Дезертир
Шрифт:
– Радуйтесь, почтенные! – прокричал Эвдор, сложив ладони рупором, – куда путь держите?
– И тебе того же, коль не шутишь, – ответили с гаула, – радуйся, да иди своей дорогой!
– Не слишком вы приветливы к мирным путешественникам!
– Да неужели?! Я гляжу, у мирных путешественников, не шлемы ли блестят?
– Они самые, куда же без них в наше время! Пираты кругом, будь они прокляты! Вы и сами все при оружии!
– Так оно, все горе через поганцев!
Корабли поравнялись. Теперь можно было не слишком надрывать глотки.
– А скажи, уважаемый, –
– А я знаю? Идем с Хиоса, новостей особых вроде и нет.
– Да ну? Первый раз слышу, чтобы во всей Ойкумене, да пусть даже на одном Хиосе, совсем ничего не произошло. А не слышали вы, как там Митридат? Говорят, его римляне в Пергаме осадили?
– Всякое болтают. А вы с Коса?
– Нет, с Родоса идем.
– И как там на Родосе? Добрая ли торговля?
– Торговля нынче совсем плохая.
– Что так?
– Война, будь она неладна. Хотя говорят: "Кому война..."
– "...кому мать родна". Верно!
С Эвдором беседовал чернобородый, загорелый дочерна моряк в пестрой рубахе. Голову его покрывал синий платок, удерживаемый витым шнуром. Остальные финикийцы выглядели схожим образом, но рядом с переговорщиком стоял странный человек, одетый в темно-красную рубаху с короткими рукавами. Он был безбород, потому резко выделялся в толпе "пурпурных" [46] .
46
Финикийцы. Фойникес (греч.) – "Страна пурпура".
Безбородый что-то сказал кормчему гаула (или судовладельцу, пираты, конечно же, не знали, что за человек говорил с ними), тот переспросил. Безбородый кивнул.
– Уважаемый, а правда ли, что на Родосе сейчас римляне? – спросил финикиец, – болтают, у них флот появился?
– Чистая правда!
– Ну, теперь на острова полезут. Интересно, на кого в первую очередь?
– Самим бы знать!
– А на Косе нет их еще?
– Не слышали!
Корабли разошлись и Эвдор с собеседником, все время разговора перемещавшиеся каждый на корму своего судна, кричали теперь оттуда.
– Ну, прощайте, уважаемые! Удачной торговли!
– И вам доброго здоровья!
Эвдор, задумчиво провожавший гаул взглядом, отметил, что на его палубе появилось еще несколько человек в красных рубахах.
Он повернулся к Аристиду.
– Что ты обо всем этом думаешь?
Аристид лишь пожал плечами.
– Краснорубашечники... – пробормотал себе под нос Эвдор, – интересуются римлянами...
Он вдруг вскинул голову и приказал:
– Поставить акатион! Весла на воду! Левый борт табань, правый – навались!
Двое пиратов бросились на нос ставить маленький парус.
– Атакуем? – спросил Аристид.
– Да. Ты не понял? Это римляне. Этот корабль нужно взять, во что бы то ни стало!
Аристид сплюнул сквозь зубы на палубу.
– Пупок развяжется.
– Захватить не сможем, так хоть "языка" возьмем. Кого-нибудь из начальных
– Да чтоб провалился твой царек! Голыми руками в огонь лезем!
– Воздастся, Аристид, не ной. На купцах бы ты так не заработал.
– Ой-ли, – покачал головой Пьяница, но возражать не стал.
Акат споро развернулся и бросился в погоню за гаулом. Пираты гребли изо всех сил и, в немалой степени благодаря акатиону, быстро нагнали финикийское судно.
– Держись точно за кормой, – распорядился Эвдор, – вдоль борта не суйся, борт высокий, сверху дротиками забьют.
– Ты хочешь лезть на них с носа на корму? По двое?
– Да. В узком месте у нас больше шансов.
Аристиду не терпелось подраться, и на рули встал Дракил. Половина пиратов во главе с Эвдором сгрудилась на носу, прикрываясь щитами. Римляне и финикийцы, поняв, что на них все же решили напасть, собрались на узкой корме, но места там было мало, к тому же построить стену щитов мешал педалион с рулевыми. Пиратам трудности создавал акатион. Еще совсем недавно помогавший, теперь он затруднял обзор.
Кормчий гаула пытался уклоняться, но паруснику маневрировать куда тяжелее, чем весельным пиратам. Сближение прошло, как по маслу.
– "Кошки!" – скомандовал Эвдор.
Пираты бросили два трехзубых крюка на веревках. Финикийцы и римляне, прикрывавшие кормчего и его помощника щитами, смогли одну отбить, а другая, вкогтилась в крепление рулевого весла. Бросили еще "кошку". С борта гаула полетели пилумы римлян. Почти все удачно застряли в щитах, но пара раздробила двум невезучим пиратам руки. Римляне рубили абордажные канаты мечами, но прежде чем смогли от них избавиться, пираты подтянули акат к гаулу. Затрещало дерево и под этот звук Койон, ловкий, как кошка, одним прыжком очутился на палубе гаула. За ним последовали Фраат и Эвдор, причем можно было только подивиться проворству совсем не легкокостного вожака.
Лязгнула сталь. Первая кровь в рукопашной осталась за римлянами: Койон почти сразу схлопотал легкую рану в плечо. Однако, спустя пару ударов сердца, один из легионеров рухнул под ноги сражающихся, пораженный Фраатом в шею. Аристид и другой сириец, Датамихр, перебрались на борт гаула и вступили в бой. Остальные пираты все собрались на носу, кричали и потрясали оружием, но помочь товарищам не могли: бой происходил на крохотном пятачке. Такие же затруднения испытывали римляне. То были не купцы, Аристид сразу распознал солдатскую выучку.
Легионеры дрались умело, но им изрядно мешала качающаяся палуба, к коей они не имели привычки, теряли равновесие и несли потери. Пираты захватили пространство возле педалиона, их все больше перебиралось на гаул, но по мере продвижения вперед и расширения палубы, оборона римлян стала устойчивей. Легионеры проигрывали в единоборстве, но прекрасно себя чувствовали в сомкнутом строю. Фраат, еще слегка хромавший после захвата "Меланиппы", заработал рану в бок, был снова ранен Койон, к праотцам отправились двое пиратов из числа присоединившихся в Патаре. К ним добавилось четверо римлян и на этом успехи пиратов закончились.