Дежурный ангел

Козлов Сергей Сергеевич

– За десять лет могли и опередить, - вздохнула Ксения.
– У меня есть условие.

– ?

– Ты с этого дня занимаешься только художественной фотографией...

– О чём-то таком, не поверишь, я подумал еще вчера. И сегодня в пять часов утра, когда проснулся. До шести я успел выбросить из мастерской всё, что связано с «шабашной» работой. Получилась внеплановая генеральная, нет, прямо-таки маршальская уборка. Там остались только старые камеры, против них ты ничего не имеешь?

– Нет. Ты мне писал в эти дни?

– Да, намедни... Что-то типа: «Здравствуй, любимая».

Олег вдруг задумался, глядя на летящие над золотыми куполами белые облака.

–

Господи! Хорошо-то как! Мне иногда кажется, что мы сами мешаем себе быть счастливыми... Вот только свидетель опаздывает. Я Стаса позвал... Не возражаешь?

– Свидетель?
– спросила сама себя Ксения.
– А священника твоего, случайно, не отец Димитрий зовут?

– Ты его тоже знаешь?

НИКИТА КОЖЕМЯКА

(Реальная версия)

Сыну Арсению

Ой, и жарким выдалось лето 992 года. Утренние росы на травах по берегам Трубежа висели на листьях крупными жемчугами, а к полудню даже птицы не могли пересечь раскаленное небо. И только запах жареной конины или дичины плыл в знойном топленом мареве.

Три дня уже изнывало от жары войско великого князя киевского Владимира на берегу, разметав вокруг шатров обжигающие кольчуги и шеломы, даже деревянные доспехи прятали в тень, дабы случайный огонь не превратил их в пепел, и только с мечами не расставались ратники, что бродили по лагерю по пояс голыми. Да истекали потными реками те, кому в полном облачении был черёд стоять в дозорах и на страже у княжеского шатра. В самом же шатре третий день беседовал с печенежским ханом Владимир Красное Солнышко и таскали им сюда из прохладных вод реки бочонки с вином. Упредил князь набег, когда донесли ему сторожевые отряды о движении печенежских орд из-за Сулы. О чем спорили? Слышали только иной раз стражники, как похвалялся печенег три года воевать русскую землю, если не получит от Владимира большого откупа. Знал, что дружина устала после недавних битв с хорватами.

С другой стороны реки галдел печенежский лагерь. Тем, как чертям в аду, жара была в радость.

Знал хан Илдея, что устали русы после недавних войн, но знал, что на испуг их не возьмешь. Потому и беседовал, попивая с Владимиром кислое греческое вино, не напирая, но въедливо и монотонно.

– Откупысся, коняз, зачема тебе война? Мене зачема? Уйду назад степь. Малый откуп возьму...

Владимир, поглаживая себя по окладистой бороде, как молнией сверкнул глазом в сторону хана, но сохранил достойное самообладание, только приложился лишний раз к чаше с вином. Да уж! Пил киевский князь не помалу, пил да не пьянел. Только глаза наливались мрачной поволокой. Но даже умный и хитрый язык не заплетался.

– Дань победителю платят, а ты кто?

– Знаешь, у меня в лагере есть одна отделанная серебром чаша... От отца досталась. Такой ум в этой чаше был!..
– подмигнул с намёком.

И теперь не вспылил Владимир, хотя понял, что речь идёт о слухах, по которым печенежский хан Куря сделал из черепа Святослава чашу и пил из неё, полагая, что передается ему сила великого воина. Да, скорее, просто похвалялся Куря. Если и пал на днепровских порогах отец, то шел туда сознательно, прикрывая основную дружину. Печенегам же казалось, что засада у них получилась. Свенельд между тем провел ополчение со всей добычей другим путём. И, скорее, предпочел Святослав утонуть в днепровской волне, но оставить свою голову на поругание - вряд ли. А уж византийский кесарь Цимисхий помог Куре возвеличить его победу. И про чашу, поди, вместе выдумали. Не мог простить византийский император многих своих поражений от малой дружины Святослава...

– Ну что ж, ежели есть такая чаша, пусть из неё пьёт тот, кто хочет иметь

долгую память. Мозгов и храбрости у него вряд ли прибавится. А вот память...

– Ну так как откуп?
– нахмурился Илдея, который понимал, что слаб он спорить с Владимиром.
– Будем биться?

* * *

Кегел, главный телохранитель хана, бесцельно слонялся по лагерю. От нечего делать задирал разомлевших от жары русичей. Бывало, удавалось вызвать кого-нибудь на поединок, который заканчивался веселой победой: подняв над собой противника, двухметровый Кегел с криком бросал его на землю. Уж если тот потом и поднимется, то надолго калека. Хотелось бы побиться на мечах, да великий хан строго наказал оружия пока не вынимать.

Досадовал на одно. Говорят, в стане русских был настоящий силач Ян Усмарь. Видом невзрачный, мужичонка да и только. Ростом и то не вышел. Какой богатырь? Разве что руки у него необычайно жилистые. Уж как только не крутился вокруг него Кегел! Хотел испытать силу Усмаря.

– Эй, Ян, а почему у тебя два имени? И Никитой тебя кличут, и Яном. Это, наверно, потому, что вас двое и один за другого прячется?

– Одно имя мне дали батюшка с матушкой, а другое - Господь Бог.

– Вот как! А почему твой Господь Бог с батюшкой и матушкой не посоветовался?
– хитро прищурился Кегел, думая, что уж теперь точно зацепил молодца.

– Это они с ним не посоветовались, потому как света Христова тогда не знали. Сами крещены не были.

– Раньше, выходит, в темноте жили?

– Выходит, - спокойно соглашался Никита.

– А правду говорят, что когда ты разгневался, то шкуру бычью руками на две части порвал?

– Да я потом три дня в Десятинной церкви этот грех замаливал! На отца ведь осерчал, грех это большой! Батюшка Димитрий епитимью наложил. Тысячу поклонов Пресвятой Богородице и молитву читал...

Ох, и странные эти русские: и отца родного, и попов своих одинаково батюшками зовут, и Бог у них, говорят, Отец Небесный.

– Лоб не разбил? От поклонов?

– Не разбил. Только колени потом болели. Долго на коленях стоял.

– Вот мы вас, русов, побьём, будете тогда на коленях стоять.

– Может, и побьёте, но на коленях перед вами, агарянами, стоять не будем.
– Ответил так невозмутимо, будто не о смертной битве речь шла, а об игре в кости.

– Не верю я, что ты шкуру порвал!
– не выдержал Кегел, замотал головой, аж закрутилась серьга в ухе.
– Сам пробовал, ничего не вышло!
– сказал так, будто если у Кегела ничего не выйдет, то уж точно никто такую задачу не осилит.

– Не верь, кто неволит? Для этого сноровка нужна. Я кожу каждый день мну. Вечером рук совсем не чувствую.

Тут в поле зрения Кегела попал бык, что стоял рядом с повозкой у костра, на коем жарили конину. Оставив Никиту, Кегел, как бы между прочим, подошел к костру и сунул в него свой меч. Черным глазом одновременно прицеливал, куда понесется бык. Выходило - точно на круг, где сидел Усмарь. Вот и будет богатырская забава, пусть быка порвёт!

Раскаленным докрасна острием коснулся Кегел под хвостом у быка, предварительно разрезав стреножившую животное вервь. Дикий рёв пронесся над русским станом и эхом отозвался далеко за рекой, перекрыв шум обоих лагерей. Вырвав задними копытами огромные куски дёрна, обезумевший бык рванулся вперед и поскакал сначала именно в сторону Усмаря, но потом вдруг повернул и помчался, опустив огромную голову, на шатер князя, где, кроме Владимира, находился и повелитель Илдей! Кегел оторопел, но ничего уже не мог сделать. Стражники у шатра ощетинились навстречу зверю копьями, но было видно, что вот-вот брызнут в стороны.