Дежурный ангел
Шрифт:
Бабка Серафима всё его спрашивала:
– Андрюша, а какие они, Ангелы?
– Разные, - рассудительно отвечал мальчик.
– Светлые?
– Светлее солнца.
– Ой, чудно!
– А Михаила Архистратига ты видал?
– акнула в конце.
– Ну вон же, на иконе, - с улыбкой кивал Андрейка.
– Так на иконе я и сама угляжу, а вот увидеть бы наяву.
– Нельзя.
– Отчего? Ты же можешь.
– Не-а... И я не могу. Очень он большой. Ему небо держать надо. Он по сторонам смотрит, как Илья Муромец. А вдруг враг откуда? Меч у него огненный... А то и копье, как у Георгия Победоносца.
–
– Целиком нет. Только частичку. Или меч, а то всего глаз один или крыло... Огромный он!
– А смотреть на них страшно?
– А ты, баба Фима, побоялась бы в зеркало на свои грехи смотреть? Скоких ты детишек заморила у докторов? Всё об этом переживаешь, маешься. Я твои мысли так слышу, не обижайся только, баб Фим.
Бабуля хваталась за сердце.
– Так исповедовала вроде этот грех я.
– Ага. Исповедовала. У Ангела вычеркнуто в книге. Исповедовала, но грехи всё равно видно. Ну, ты спросила, я ответил. Как в зеркало. Вот так и страшно. Но смотришь на них - так на душе светло, что и солнышку темно рядом. Знаешь, баб Фим, от них добром пахнет. Ну... Как ладаном, когда мы служим. Я вот только, когда Ангела вижу, понимаю маму, кода она плачет и говорит, что меня любит.
После такой беседы Андрейка принимал домашнего изготовления просфору, а то и кусок пирога (ежели не было на тот момент поста) и убегал смотреть на своё любимое небо. Небо бледного цвета. Такое бывает только в русской глубинке. В один из непогожих осенних дней, когда небо над селом тянулось серее серого и ползло, цепляя макушки деревьев, словно обозлилось на грешную землю, Андрюшка выскочил в своих потрепанных кедиках на крыльцо и замер.
– Снег будет, - сказал он.
– Какой же снег, сентябрь на дворе, вон дожди почти каждый день льют, рано ещё снегу, какой снег?
– подивилась баба Люда, вышедшая по хозяйственной надобности.
– Обычный снег. Ангелы будут землю чистить.
И точно. В жёлто-красную кипу листвы ударил сначала резкий северный ветер, а потом полетели первые снежинки.
– Свят! Свят! Свят!
– истово перекрестилась баба Люда.
– Ничего, - спокойно сообщил Андрейка, - сугробов насыплет, а потом оттает всё. Измаралась земля, вот и надо её почистить.
– Ты бы в дом шёл, пророк-младенец, - ругнулась она вдруг на него, будто тот был виноват в разбушевавшейся непогоде, - ноги-то в тапках околеют.
– Да я привык.
– Ишь, привык, а нам перед матерью ответ держать. Вдруг простынешь...
– и сама себя поймала на мысли: за пять с лишним лет своей короткой жизни Андрейка ни разу не хворал. Не жаловалась Алевтина...
– Ну, так ить всё равно пойдём от греха подальше, - добрее позвала старушка.
– Так от греха не уйдёшь, - улыбнулся мальчик.
– Кто бы подумал, - бурчала баба Люда, уходя в сени, - сын алкоголика, а умён не по годам. Хоть сейчас проповеди за ним записывай.
– А знаешь, баба Люда, нехороший человек в посёлок идёт. Вот вы сегодня за Ивана Петровича молебен читать не стали, а за него и некому было. Он больной был. Его знаешь какой черт мучил! Я сам видел!!! Я за него всё равно молитовку прочитаю...
Баба Люда уронила в сенях таз, хотела выругаться, но села в беспомощности на лавку. Малец был прав.
Бывший тракторист Иван Петрович Малеев пить начал в самый разгар антиалкогольной кампании. Сам варил самогон.
Ну и что с того? Да на Руси снег не страшен. Даже в июле. Чем больше снега - тем чище. У всех балканских народов, да и у многих других, есть легенда, что когда Бог раздавал земли, то он (болгарин, грек, серб) работал в поле и опоздал к раздаче. Узнав об этом, Бог пожалел труженика и поселил его в рай. На Руси такой легенды нет... Зато есть снег. Много снега.
– Плохой человек идёт, - повторил Андрейка, глядя в небо.
– Ангелы волнуются.
Мать забрала его прямо из молельного дома.
– Хоть поснедал чего? Ел, спрашиваю?
– Зачем?
– удивительный этот ответ сразу заставлял Алевтину Сергеевну жмуриться, чтобы не заплакать.
Но тут подоспела баба Фима.
– Он у нас и не хочет, а накормим. Пироги, молоко, картошку отварную в мундирах. Только он всё равно ест чудно. Будто мимо рта проносит и всё в окно смотрит.
– Ангелов своих зрит.
– Наших, - поправила Серафима Ивановна.
– Ничто тебе жалко. Ребёнок другими глазами видит. Ты не ропчи, а привыкай.
– Вам, Серафима Ивановна, легко говорить. За то, что он Ангелов видит, ему оценки в школе ставить не будут, да и зарплату платить потом. Я же о будущем его думаю.
– Да где оно, твоё будущее? У всей страны нет, а у тебя быть должно! У меня вон, на стене, одно прошлое в черно-белом исполнении. Сама знаешь: муж уже отлетался, сын по пьяни под трактор лег, а дочь где-то по городам маракует. Шалава. И-их... Может, выпьешь с устатку?
– Да не, Серафима Ивановна, вы же сами знаете, я после смерти Василия никакой алкоголь на дух не переношу. Пойдём мы, спасибо за Андрейку, в садик-то не берут... Ему особый - для детей с девиантным поведением надо.
– Каким?
– переспросила старуха.
– Ну, типа, где головой больные.
– Сами они головой больные. И задницей - тоже, козлы! Скоро последнюю школу в селе закроют, тогда у них всех девиант...
– сбилась от нового слова, но быстро нашлась: - все дебильные будут. Специально, как рабочий скот. Андрейка-то Божий человек. Это они пузом жирные, а душой хилые. Ну да ладно, идите с Богом.
– И перекрестила на крыльце.
– С Ним и пойдём, - улыбнулся в наступающую мглу Андрейка.