Дежурный ангел
Шрифт:
– А ты?
– подозрительно взглянул на товарища Трокин.
– А я пойду на остановку, задержу бабку, а то, если она сегодня не помрёт, завтра восьмичасовым снова здесь будет. Как тебе идея?
– Посмотрим, - отпил свою долю Трокин.
– Если не получится, я тебя вместе с твоим академиком дробью нафарширую.
– Получится, ты только не нажирайся с вечера, а то руки трястись будут.
– Сам не наешься...
* * *
Переночевали в избушке у сторожа и в предвкушении завтрашней охоты не напились. Утром Трокин выдвинулся на позицию, а Пушинский пошёл на остановку.
Подойдя к могиле Коли, Трокин оторопел. На месте тёти Анфисы сидел одетый по-летнему солдат. Трокин не склонен был верить в мистику, скорее - в «белую горячку», но на всякий случай скользнул взглядом по фотографии на памятнике. «Нет, не тот», - отлегло от сердца.
– Э, боец, ты тут дуба не дашь?
– Как можно развязнее спросил он.
– Какого ты тут сидишь, сохнешь?
– Тебя жду, - спокойно ответил солдат, и Трокин с ужасом констатировал, что пар у него при этом изо рта не идёт.
– Ну и зачем?
– скривился Трокин, нащупывая предохранитель.
– Поговорить надо, - услышал Трокин за своей спиной и, вскинув ствол, резко повернулся. Рядом стоял ещё один солдат. Он был постарше, лет тридцати, голова в бинтах, словно он только что пришёл из госпиталя. Да и форма его отличалась от той, что была на первом. Напоминала совсем о другой войне.
– О чём говорить-то?
– прищурился Трокин, из последних сил сохраняя самообладание.
– О белочках-собачках, - эту фразу произнёс третий боец, который неожиданно появился рядом с первым. Он был в шинели и в... папахе с красной лентой наискосок.
– У вас, господин хороший, мама есть?
– спросил неведомо как возникший четвёртый, одетый в форму штабс-капитана белой армии.
– А как, - выдавил Трокин, - родила же.
– Родила, к сожалению, - с издёвкой согласился штабс-капитан.
– Вы, мужики, наверное, ряженые, но у меня-то в руках ТОЗ, двенадцатый калибр, - неуверенно предупредил Трокин.
– В руках у тебя ружьё мы видим, в голове вот ничего не видим и в сердце, - сказал красноармеец.
– Ты же понимаешь, стрелять тут бесполезно, - снова заговорил первый.
Трокин начал отходить в сторону, стараясь всех четверых держать на прицеле.
– Вы мне тут хоть чё говорите, а крыша у меня на месте, и если вас эта бабка наняла, то номер не прошёл. Я всё равно сюда вернусь...
– Тро-ки-и-ин!
– это крикнул запыхавшийся Пушинский, что бежал по кладбищенской аллее.
– Дё!.. Дёргаем отсюда! С бабкой целый взвод ветеранов приехал! Эти!.. Афганцы, мать их!.. Она - мать их! Дёргаем!
– Ты чё, не врубаешься, меня тут тоже в кольцо взяли.
– Кто?
– остановился Пушинский, который не видел никого, кроме пятящегося Трокина.
– Рефлексы твои, придурок!
– Это... Пошли, пошли отсюда от греха подальше, - потянул напарника за рукав Пушинский.
Так и пошли они в сторону нового кладбища, поочередно озираясь. На новом кладбище всегда можно было тяпнуть рюмку-другую в компании Василия. Трокин, смачно приправляя речь нецензурщиной, рассказывал, с кем ему довелось сейчас повстречаться, а Пушинский с опаской поглядывал на товарища, сетуя на то, что в рукаве у него нет заветной чекушки. Когда скрип снега под их ногами и матерки Трокина растаяли в морозном воздухе, на столик у Колиной могилы соскользнули белки. Условный рефлекс был устойчив. А потом на аллее появилась тётя Анфиса, как всегда - абсолютно одна. Да и кто в такой мороз поедет на кладбище?..
* * *
Мы подобрали тётю Анфису на остановке. Что-то в этот день у автобусников не срасталось. Рейсы задерживались. Мы же ездили проведать отца, бабушку и недавно убитого племянника Алёшу. В машине было свободное место, и мы позвали тётю Анфису к себе. Не привыкшая быть кому-то обузой, она долго отказывалась, но потом, узнав мою маму, всё-таки согласилась.
– Только до города меня подбросьте, а там я сама, - переживала она.
– Двадцать седьмой год на кладбище ездишь?
– уточнила моя мама, которая знала её ещё по работе в областной больнице.
– Да, вот новый начался... В этом-то году хоть тепло зимой. В прошлом страшные морозы были. Я одна на целый автобус как барыня ездила.
– Каждый день?
– спросил я.
– Два дня не ездила. Болела сильно.
– А как твои белочки?
– спросила мама.
– Нет белочек. В прошлом годе ещё не стало. Наверное, застрелили всё-таки те мужики... Я хоть просила Колю, чтоб он их поберег, но, видно, застрелили. Время такое, не только белочек убивают...
– У меня вот внука убили, - горько согласилась мама.
– Сколько годков-то было?
– переключилась на чужое горе тётя Анфиса.
– Двадцать один... Зарезали на улице. Ничего не взяли, просто зарезали...
– Господи, что же делается-то...
Далее до города ехали молча. Мы высадили тётю Анфису прямо у дома. После долгих «спасиб» она вдруг наклонилась в салон и сказала:
– А тех двух мужиков потом нашли замёрзшими. Пьяные замёрзли. И ружьё при них.
– Она кто?
– спросил водитель, который не знал историю тёти Анфисы.
– Мать солдата, - ответил я на все вопросы.
ПЕРВОЗВАННЫЙ
(Ангелы плачут)
А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое.
Мф. 7, 26-27
Приносили к Нему и младенцев, чтобы Он прикоснулся к ним; ученики же, видя то, возбраняли им. Но Иисус, подозвав их, сказал: пустите детей приходить ко Мне и не возбраняйте им, ибо таковых есть Царствие Божие. Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него.