Диагноз смерти (сборник)
Шрифт:
Нельзя, наверное, даже в мыслях представить более глухое и тоскливое место, чем Ущелье Мертвеца зимней полночью. И все-таки мистер Хайрэм Бисон угнездился именно там, причем в полном одиночестве.
Его бревенчатая лачуга притулилась к склону Северной горы. Из ее единственного окошка тянулся луч света, длинный и узкий, отчего хибара напоминала черного жука, наколотого на блестящую булавку. Внутри перед очагом с потрескивающими поленьями сидел мистер Бисон и смотрел в огонь так, будто сроду не видывал ничего подобного. Красавцем его нельзя было назвать при всем желании: седой как лунь, с глазами, горящими лихорадочным блеском, и изможденным лицом, одет он был в какую то грязную рванину. Что же до его возраста, то на первый взгляд ему можно было дать лет сорок семь,
Мистер Бисон сидел, поставив протертые локти на протертые колени, подперев ввалившиеся щеки мосластыми кулаками, и ложиться, похоже, не собирался. Со стороны казалось, что стоит ему двинуться – и он тут же рассыплется. Впрочем, за последний час он моргнул раза три, не меньше.
Вдруг в дверь лачуги громко постучали. Такого рода звук в такое время и в такую погоду удивил бы кого угодно, не говоря уже о том, кто уже второй год жил отшельником и лучше всех прочих знал, что местность вокруг непроходима. Но мистер Бисон даже не повернулся, он все так же смотрел на горящие поленья. Когда же дверь распахнулась, он только плечами дернул, как человек, который ожидает чего-то такого, на что смотреть не хочется. Так еще ежатся женщины в церкви, когда по проходу за их спинами проносят гроб.
Но когда высокий старик в пальто, пошитом из шерстяного одеяла, в зеленых очках и с бледным лицом – об этом можно было судить по тем местам, которые не были скрыты платком и шарфом, – тихо вошел и положил тяжелую руку в перчатке на плечо мистера Бисона, тот изменил-таки себе и поднял на пришельца удивленный взгляд. Похоже было, что он ожидал увидеть кого-то другого. Как бы то ни было, вслед за удивлением на лице мистера Бисона последовательно отразились облегчение и неподдельная радость. Он встал, снял со своего плеча руку нежданного гостя и энергично, даже, пожалуй, с жаром потряс ее. И это было странно, поскольку внешность старика скорее отталкивала, чем привлекала. Впрочем, долю привлекательности можно усмотреть абсолютно во всем, включая даже самое ужасное. Что может быть привлекательнее человеческого лица? У нас же завелся обычай накрывать его простыней. А потом, когда оно делается не просто привлекательным, но воистину прекрасным, мы насыпаем поверх него семь футов земли.
– Сэр, – сказал мистер Бисон, выпуская руку старика, которая тут же безвольно повисла вдоль тела, шлепнув при этом по бедру, – нынче ужасная ночь. Присядьте, прошу вас. Я очень рад, что вы забрели ко мне.
Такая речь против ожидания выдавала в мистере Бисоне хорошо воспитанного человека. Но, правду сказать, разительный контраст между внешностью человека и его манерами на приисках далеко не редкость. Старик же шагнул поближе к очагу, и огоньки заплясали на зеленых стеклах его очков.
– Готов присягнуть, я очень рад вас видеть! – добавил мистер Бисон.
Впрочем, манеры мистера Бисона были не совсем, как говорится, рафинэ, что вполне объяснимо. Поприветствовав своего гостя, он бросил пристальный взгляд на тусклые пуговицы его пальто и сапоги из зеленоватой воловьей кожи. На ногах своих гость принес в дом толику снега, который тут же начал таять и потек ручейком по полу. Похоже, этот беглый осмотр вполне его удовлетворил, да и могло ли быть иначе?
– Уж простите, – продолжил Бисон, – но все, что я могу вам предложить, это переночевать в моей лачуге. Я сочту за честь, если вы останетесь у меня и не пойдете в долину Бентли искать чего-нибудь получше.
Из речи мистера Бисона, изысканно-вежливой и сдобренной капелькой самоуничижения, следовало, что переночевать в протопленном доме куда труднее, чем тащиться еще четырнадцать миль по горло в снегу, покрытому колким настом. Словно отвечая на любезное приглашение хозяина, гость расстегнул пальто. Хозяин же подбросил дров в очаг, подмел мусор волчьим хвостом и добавил:
– Но если честно, я бы посоветовал вам уносить отсюда ноги.
Старик уселся у очага, обратив к огню широкие подошвы своих сапог, но шляпу не снял. На приисках вообще редко снимают шляпу, разве что вместе с обувью. Не сказав больше ни слова, мистер Бисон тоже сел – на старый бочонок, недурно, впрочем, сохранившийся и вполне способный принять прах своего хозяина, если бы тому вздумалось вдруг рассыпаться. Некоторое время оба они сидели в тишине, потом откуда-то из леса донеслось злобное завывание койота, и в то же мгновенье дверь хижины вздрогнула. И хотя связи между этими событиями не могло быть никакой – просто койоты не любят буранов, а ветер начал крепчать, – мистер Бисон, похоже, усмотрел в таком совпадение некое особое значение и вздрогнул, словно от дурного предчувствия, но тут же овладел собой и снова обратился к гостю:
– Здесь странные вещи случаются. Я все вам расскажу, и если вдруг захотите уйти, провожу вас.
Ну, скажем, до того места, где Болди Питерсон пристрелил Бена Хайка. Вы наверняка знаете, где это.
В ответ старик кивнул, и по нему было видно, что место это он не просто знает, а знает преотлично.
– Два года назад, – начал мистер Бисон, – мы жили в этой хижине втроем: я и два моих компаньона. Когда же все кинулись в долину, мы тоже ушли. Все ущелье обезлюдело часов за десять. Но уже вечером я обнаружил, что впопыхах забыл здесь довольно дорогой револьвер – вот этот – и вернулся за ним. Ту ночь, да и все последующие я провел здесь в одиночестве. Здесь нужно еще добавить, что незадолго до того, как мы отсюда сорвались, мой слуга-китаец отдал богу душу. Земля же так промерзла, что выкопать толковую могилу не было никакой возможности. Так что как раз в день нашего ухода мы просто вырубили в полу что-то вроде люка и похоронили его, как смогли. Но перед тем, как мы опустили тело под пол, я от большого ума отрезал у него косичку и прибил к балке прямо над телом. Вон она, до сих пор там висит. Можете взглянуть на нее хоть прямо сейчас, хоть потом, когда толком согреетесь.
Китаец, хочу подчеркнуть, умер сам, своею смертью. Само собой, я не имел к этому не малейшего отношения и в хижину вернулся не в силу неодолимого влечения и не ради нездорового интереса, но потому лишь, что забыл там револьвер. Надеюсь, сэр, вы мне верите?
Гость кивнул, медленно и серьезно. Казалось, он был не из говорливых. А мистер Бисон продолжил:
– По китайским же верованиям человек подобен бумажному змею: без хвоста ему не суждено подняться в небеса. Я позволю себе опустить подробности невеселой истории, которую почитаю долгом вам поведать. Скажу лишь, что той ночью, когда я лежал в одиночестве и размышлял о чем угодно, кроме этого китайца, он явился за своей косичкой… Но так и не получил ее.
Тут мистер Бисон опять умолк. Возможно, его утомило собственное непривычное многословие, а может, нахлынули воспоминания. Ветер за стенами хижины разгулялся всерьез, лес на горном склоне гудел, как басовый регистр органа. Рассказчик заговорил снова:
– Вы наверное, скажете, что беспокоиться тут нечего. И я бы с вами согласился, если бы он не приходил вновь и вновь!
Снова повисло молчание. Оба, не шевелясь, смотрели на огонь в очаге. Вдруг мистер Бисон дернулся, уставился на своего бесстрастного визави и рявкнул:
– Отдать ему эту косичку?! Видит Бог, сэр, это я сам бы давным-давно сообразил. Но вы, конечно, понимаете, что тут не в ней одной дело. – Здесь мистер Бисон заговорил с особенной убедительностью. – А дело в том, что прибив ее к балке, пусть даже и сдуру, я принял на себя определенные обязательства, кстати сказать, весьма обременительные. Поэтому выход, который вы столь любезно готовы предложить, мне не подходит… Вы что, за индейца меня держите?
Это была уже прямая грубость. В сущности, он бросил гостю перчатку в лицо. Но здесь был не столько вызов, сколько протест. Держать кого-то за индейца и держать за труса – фактически одно и то же. Иногда индейца в этой идиоме заменяют на китайца. «Думал, я тебе китаец?» – говорят порой над телом того, кто напросился на пулю.