Диагнозы

Кесслер Оксана

Ты уже проснулся, псина, у дверей прогулки ждешь.

Я рычу, хватая зонтик и скуля, шагаю в грязь –

То ли дело в непогоде, то ли жизнь не удалась.

А тебе плевать на слякоть и на то, что мокрый хвост –

Я стараюсь не заплакать, ты мне – лыбишься всерьез.

У тебя свои заботы: у подъезда дразнит кот,

И неведомой породы за углом подружка ждет.

Скалюсь тучам, небу хмурюсь и тяну за поводок:

"У меня работы куча, заходи домой, щенок".

Ты со мною не согласен, выражаясь громким "гав"

И рисуешь на паласе отпечатки грязных лап.

Хмурый офис. Восемь тридцать. Шеф не в духе. Жизнь дурдом.

А тебе, наверно, снится наказанье поводком...

Двадцать сорок. Все в порядке. День закончен. Ключ в замке.

Ты к двери приносишь тапки. Ты забыл о поводке.

Я треплю тебя за лапу и понять пытаюсь, Джек...

То ли я тебе – собака, то ли ты мне – человек.

Ты вышла из неба. Ты очень спешила ко мне

Ты вышла из неба. Ты очень спешила ко мне.

Ты пахла дождями, свободой и тающей глиной.

Они шлифовали усмешки, как груду камней

И ждали, когда ты подставишь открытую спину.

И кто-то в толпе повторял, утирая клинок,

Что мир не новелла, а кадр извращенного порно,

Что ты – самозванка. И призрак забытой Суок,

А истинной вере давно перерезали горло.

Ты плакала, падала, снова вставала с колен,

Шептала мой адрес, не слушая окриков рядом,

О том, что мой адрес – условное прозвище стен

И часто совсем не хранит за собой адресата…..

Они говорили, что ты не протянешь и дня.

Я стала глухой. Я смотрела на окна и двери:

И ближе к утру оказалось, что вера в себя –

Единственный шанс для спасения истинной веры.

Лаской кошку

Плачет небо – прожженный зонтик, звезды тлеют из года в год.

Кошка снова по крышам ходит. Кошка снова кого-то ждет.

Пьет мартини, клубок катает и не верит чужим рукам.

Жизни пугаными мышами разбегаются по углам.

Счетчик щелкнул на цифру девять. Цифра девять последний шанс.

Кошка учится быть добрее. Кошка делает реверанс.

Начинаю смотреть прогнозы – просыпаюсь в конце программы. Нужно срочно забыть о «после», сделать ужин, поздравить маму.

Избегать непонятных полос. Подготовить себя к охоте. Научиться смеяться в голос. Постараться не выдать когти.

Вместо голоса хрип и точки. У погоды настрой паршивый. Я сворачиваюсь клубочком и залечиваю ушибы. Я сворачиваюсь клубочком. Я залечиваю ушибы.

Под карнизами – суматоха. Над карнизами тишина.

Кошка плачет, но ей не плохо. Кошке села в глаза луна.

Кошка видит уставший город. Кошка видит его насквозь.

Люди серы в квартирах-порах. Улыбаются не всерьез.

Каждый хочет быть кошке Богом. И заглядывает в глаза.

А у кошки своя дорога. Лаской кошку не привязать.

Перестать доверять прогнозам. Сигарета заменит хлеб. Мама ставит на столик розы. Полос много, но белых – нет. На охоте любить паршиво, когти спрятаны на потом. Я зализываю ушибы и сворачиваюсь клубком. Я зализываю ушибы. И сворачиваюсь клубком.

Здравствуй, ангел

***

– Здравствуй ангел. Что видишь ты с высоты? Здесь дождями – моя печаль.

Но всё так же люблю васильки – цветы, тишину и фруктовый чай.

Летом кутаюсь в солнце, зимой – в строку /в ней, как правило, о тебе/

Говорят, в вашем городе, наверху, нет ни осени, ни людей ...

А у нас суета, как ножи в спине – хочешь вынуть и залечить...

Только в этой, похожей на мир, войне, нужно двигаться, чтобы жить...

И писать о тебе по ночам /к пяти ты являешься мне во сне/

С каждым солнцем сильнее саднит в груди, с каждым снегом хочу к тебе.

– Здравствуй, девочка с рыхлой, как хлеб, земли, я отвечу тебе, читай:

В этом городе нет суеты /зимы/ – в этом городе вечный май,

Вы, земные, нам сверху – пшена зерно, всё спешите сюда взлететь,

Знала б ты, как мечтает мое крыло эту влажную тронуть твердь,

И принять твой любимый фруктовый чай и нарвать для тебя цветов,

Каждый вечер читаю твою печаль по страницам цветных зонтов,

Но не в силах спуститься в твой теплый свет, чтобы смертным, но нужным стать...

Ведь я небом однажды был дан тебе, чтоб от боли тебя спасать.

И не то, чтобы...

Даже солнце сдаётся и их не жжёт, даже дождь не читает своих молитв –

Так упрямо она его бережет... Так тепло он её у плеча хранит,

И не то, чтобы весело и легко, но как будто знакомы две сотни лет:

Он её укрывает своим пальто, а ей нравится этот его букет

из горчащего крепкого табака и парфюма вдыхать до предела и

ностальгии по детству, где облака точно так же умели порхать в груди...

И узнать бы его ей, узнать еще, по касаниям, родинкам – от ключиц,

открывая свой личный, опасный счёт разноцветным мурашкам и до границ

их обычного счастья в его губах с послевкусием стона и чайных нот,

но зачем-то он тает в своих словах. Но зачем-то она достает блокнот