Дикари Гора
Шрифт:
— Почему? — не поняла она.
— Из-за неопределенности понятия безумия, — попытался объяснить я, — и его часто неявная ссылка на статистические нормы. Например, человек, который верит, скажем, в магию, при условии, что его вера основана на том, что он живёт в обществе, которое верит в магию, он не будет считаться безумным. Точно так же такое общество, не будет, по всей вероятности, рассматриваться как безумное, хотя могло бы быть расценено как вводимое в заблуждение
— А что, если там действительно существуют такие вещи, как магия? — спросила девушка.
— Тогда это общество,
— А что же с этими мужчинами, которые только что были здесь? Действительно ли они не сумасшедшие?
— Поосторожнее с выбором определений, я предполагаю, что мы определяем их здравомыслие или безумие, в зависимости от того, одобрили мы их взгляды или нет, но трудно получить удовлетворение из побед, которые достигнуты дешёвым средством тайного изменения абстрактной структуры.
— Я думаю, что они безумцы, сумасшедшие, — не выдержала она.
— По крайней мере, они ошибаются, — сказал я, осторожно, — и, во многих отношениях отличаются от нас.
Она вздрогнула.
— Большинством пагубных верований, — продолжал я, — не являются в действительности верованиями вообще, лучше назвать их псевдо-верования. Псевдо-вера не является уязвимой перед доказательствами, даже теоретически. Её безопасность от опровержения — результат её бессодержательности. Она не может быть опровергнута, ничего не говоря, ничего и не произведёшь, даже в теории. Такая вера не сильна, но пуста. В конечном счете, это не более чем набор слов, организованный в словесные формулы. Люди часто боятся исследовать свою природу. Они прячут их внутри себя вместе другими проблемами. Они боятся, что их опора — солома, они боятся, что их подпорки — тростники. Правда замалчивается, и юридически избегается. Это не человеческий разум. И что является самым замечательным? Кто знает, в какую сторону будет рубить меч правды? Кажется, некоторые люди лучше умрут за свои верования, чем согласятся проанализировать их. Мне кажется, что должно быть очень страшно, исследовать свою веру, раз так мало людей делают это. Конечно, иногда кто-то устаёт от запачканной кровью пустой болтовни. Сражения формул, которые никто не может вычислить и опровергнуть, и слишком часто решается кровью и железом. Как я отметил, некоторые люди, готовы умереть за их веру. Но, кажется даже большее число, готово убить за неё.
— Это не неизвестно для мужчин, бороться за ложные ценности, — заметила она.
— Это верно, — согласился я.
— Но, в конце концов, — сказала она, — я не думаю, что бои ведутся ради формул.
Я пристально посмотрел на неё.
— Они лишь штандарты и флаги, с которыми идут в сражение, — объяснила она, — стимулирующие толпу, в полезном для элиты направлении.
— Возможно, Ты права, — Вынужден был я согласиться. Я не знал. Человеческая мотивация слишком сложна. То, что она ответила, как ответила, и неважно, была ли она права или нет, напомнило мне, что она была агентом кюров. Такие люди обычно видят вещи с точки зрения женщин, золота и власти. Я усмехнулся, смотря на неё сверху вниз. Этот агент, раздетый и в ярме, теперь надёжно выведен из строя, и стоит передо мной на коленях. Она больше не была игроком в игре, она была теперь только призом.
— Не
— Я не из Ваниямпи, — обрадовал её я, — женщина.
— Женщина! — повторила она возмущённо.
— Тебе лучше начинать думать о себе в таких терминах, — не мог не посоветовать я.
Она сердито выкручивалась в ярме. Потом посмотрела на меня.
— Освободите меня, — потребовала она.
— Нет.
— Я очень хорошо заплачу Вам, — вновь пообещала она.
— Нет.
— Вы могли бы забрать меня у этих дураков.
— Подозреваю, что это будет не сложно.
— Тогда уведите меня с собой, — вновь потребовала она.
— Ты просишь быть уведённой? — спросил я.
— Да.
— Если я сделаю так, — напомнил я, — Ты станешь рабыней.
— Ох, — она всё поняла.
— Ты всё ещё просишь быть уведённой?
— Да.
— Как признавшая себя рабыней, — уточнил я, — полной и презренной рабыней?
— Да! — подтвердила она.
— Нет, — отказал я.
— Нет? — она была ошеломлена.
— Нет, — повторил я.
— Возьмите меня с собой, — взмолилась она.
— Я собираюсь оставить тебя точно там, где Ты сейчас находишься, — разочаровал я её, и добавил, — моя прекрасная наемница.
— Наемница? — удивилась девушка. — Я не наемница! Я — Леди Мира из Венны, из касты Торговцев!
Я улыбнулся.
Она откинулась назад, на свои пятки.
— Что Вы знаете обо мне? Что Вы делаете в Прериях? Кто Вы? — посыпались вопрос за вопросом.
— Ты хорошо выглядишь в ярме, — похвалил я её, вместо ответа.
— Кто Вы? — не отступала пленница.
— Путешественник.
— Неужели Вы собираетесь оставить меня здесь, вот так?
— Да.
— Я не хочу идти в загон этих людей. Они безумцы, они все сумасшедшие.
— Но, Ты же просила их взять тебя с собой в загон, — напомнил я, — чтобы брать уроки их Учения.
— Я не хочу умирать, — всхлипнула она. — Я не хочу быть оставленной на смерть в степи.
— Тогда, тебе лучше всего начинать истово верить их Учению. Скорее всего, они не останутся спокойными, будучи обманутыми в этом отношении.
— Я не хочу жить их лицемерной жизнью.
— Уверен, что многие именно так и живут в загонах Ваниямпи.
— Неужели, я должна пытаться верить их нелепостям?
— Если сможешь, то это сильно облегчит твою жизнь.
— Но я же не дура.
— Безусловно, легче всего принять чуждые верования, когда они были внушены с детства. Внушение эксцентричных верований обычно наиболее успешно действует на невинных и беззащитных, даже более успешно, чем на неосведомленных и отчаявшихся.
— Я боюсь их, — вздрогнула она.
— Они будут смотреть на тебя с достоинством и уважением, как на то же самое.
— Лучше ошейник в городах, — закричала она, — лучше надругательства и продажа с общих полок, лучше быть рабыней, запуганной и послушной у ног её хозяина.
— Возможно, — я даже не стал спорить с ней.
— Я боюсь их, — повторила она.
— Почему?
— Разве Вы не поняли, как они будут смотреть на меня? Я боюсь, что они заставят меня стыдиться моего собственного тела.