Дикари
Шрифт:
– Но ведь если тебя узнают, – сказал молодой офицер, – то...
– Да, конечно же. Но пока ты один, кто меня узнал.
– Не опасайся, что я кому-нибудь расскажу, – тут же проговорил офицер.
– Я и не боюсь, Клувий! Но скажи мне, кто командует этим легионом, грузящимся на суда, и куда он плывет?
– Мы собираемся расправиться с пиратами, они сейчас сделали мореплавание почти невозможным, отплываем по приказу Тита Цезаря, который назначил руководить кампанией Мунатия Фауста. Он, кстати, тебя знает. Мы много раз говорили о твоем деле во время совместных трапез, и он как раз говорил, что не верит, что ты... – Он замялся, подыскивая слово.
– Виновен в присвоении наследства?
–
– Я знаю, только не знаю еще как, – ответил Сулла, больше уже не таясь.
– Мы поднимаем якорь завтра, – молодой человек говорил очень доброжелательно, – поэтому если я поговорю с Мунатием, то уверен, что он согласится взять тебя с нами. Никто не узнает, что ты убежал от вулкана. Мы внесем тебя в списки под вымышленным именем. Наши дела не будут контролироваться месяцами, до тех пор, пока мы не вернемся в Италию... Ты сможешь вместе с нами участвовать в сражениях, и, если кто-нибудь тебя узнает, нам нетрудно будет попросить его сохранить все в тайне. Я уверен, что ты совершишь подвиги и даже пойдешь на то, чтобы проникнуть в пиратский притон вместе со своими людьми, переодетыми моряками, и убить их главаря собственной рукой! Не этим ли ты прославился в армии? А потом, по возвращении, Мунатию Фаусту будет нетрудно добиться для тебя прощения Цезаря, – закончил он с воодушевлением, говорившим о восхищении перед воином, учеником которого он был. – Я тут же отведу тебя к нему!
– В присутствии этих людей? – спросил Сулла. – Возможно, он побоится встретиться с убежавшим с каторги... Не смог бы ты ему сказать, что он найдет меня вон на той триреме, на которой я и приплыл? Я смог бы тогда поговорить с ним по секрету – и даже рассказать ему о событиях, важных для него.
– О важных событиях?
– Чрезвычайно. Они касаются императорского дворца. Скажи так, чтобы ему захотелось прийти.
– Я уверен, что он придет и без этих слов...
– Из любопытства? – пошутил галл. – Чтобы посмотреть, как выглядит офицер, подвергнутый пытке на арене цирка и бесчестью?
* * *
Консул Мунатий тайком подплыл к галере, пришедшей из Помпеи, на барке под управлением двоих мужчин, на которой не было никаких отличительных почетных знаков, положенных судну консула, командующего войсками. Около наружного трапа он был встречен Котием, который проводил его в мореходный кабинет, где в одиночестве его ждал Сулла.
Как только дверь за ним закрылась, Мунатий Фауст решительным шагом подошел к Сулле, бледному от волнения, так как эта минута символизировала его возвращение в тот мир, из которого он был выброшен: консул несколько раз обнял бывшего офицера.
– Я благодарю тебя, Мунатий, – сказал галл со слезами на глазах. – Мы встречались только раз, а ты не замедлил поддержать меня своим приходом.
– Для этого я и служу в легионах, Сулла, ты знаешь это. Чтобы избежать того, что происходит в Городе и коридорах дворца. О чем ты хотел бы мне рассказать, как упомянул Клувий, для чего ты меня звал?
– Так как мы не можем терять время, то я без ораторских предисловий скажу тебе, что сегодня ночью те же самые люди, которые отправили меня к хищникам, хотят погубить Тита и провозгласить властителем трона другого.
– Как имя этого другого?
– Ты его знаешь, – сказал Сулла. – Ты уже догадался, я уверен в этом. Это член его семьи.
У Мунатия Фауста на лице появилась горькая усмешка.
– От кого у тебя такие сведения?
– От двух второстепенных лиц, бывших подручными в заговоре; они попали в руки моих людей в Помпеях, перед извержением Везувия. Эта катастрофа, которой нам в последний момент удалось избежать, разрушила все, и никто не знает, что они остались в живых и находятся здесь,
Консул отверг это предложение жестом, говорившим о его отвращении к подобным людям.
– Я тебе верю. Я на самом деле не очень удивлен. Неужели мы обречены на то, чтобы всю жизнь нами руководили убийцы?
– Если только мы не выступим против, – сказал Сулла.
– Я не вижу, как мы можем это сделать! – воскликнул другой. – Само отношение Цезаря к своему брату сделает все наши усилия бесполезными. До последнего момента старший не поверит в то, что младший предает его, а мы потеряем его доверие, если попытаемся предупредить. – И он покачал головой. – Нет, Сулла! Завтра, как ты знаешь, я отплываю на несколько месяцев, это назначение отдаляет меня от Рима. По возвращении я узнаю, что у нас новый император. Я отправлюсь на границу империи и там отмою руки ото всего, что произойдет во дворце, где, как кажется, Юпитер делает безумными всех, кто там живет... – Он немного подумал и добавил: – Даже если нам удастся предотвратить этот заговор – правда, я не вижу как, но предположим – и если Цезарь не накажет своего брата, то он погубит нас при следующем заговоре, который доведет до конца. Дело это безнадежное...
– Но у тебя же есть легион в полном численном составе, готовый к военным действиям, стоящий в нескольких километрах от Города... У Домициана стольких людей нет. У него есть убийцы, носящие тоги патрициев, и сообщники в преторианской гвардии. И это все!
– Войти в Город во главе легиона? Да тебе же известно, что это самое страшное преступление! Кроме того, о продвижениях центурий по дороге из Остии в Рим сразу же станет известно во дворце.
– Конечно, – сказал галл. – Но я думаю не о легионе в военной форме и со всеми военными регалиями. Я думаю о ста легионерах, которых можно одеть под грузчиков, торговцев, путешественников. Они въедут в Город на наемных лошадях или в цизиях, войдут пешком небольшими группами. Дай мне людей, и еще до полуночи, того часа, когда Тит должен быть смещен, я буду во дворце, чтобы застать заговорщиков на месте преступления с кинжалами в руках.
Мунатий улыбнулся:
– Ты остался верен себе! Но то, что тебе удавалось в других местах, не получится, если речь идет о Домициане и о преторианской гвардии. У тебя один шанс из десяти тысяч проникнуть во дворец. А разве я имею право рисковать жизнью ста человек, которые будут задушены, если твой план провалится? Разве я могу собрать центурии на пристани этого порта, обратиться к ним с речью и попросить сто добровольцев направиться прямо во дворец, чтобы там арестовать брата Цезаря!
– Это как раз и есть тот вопрос, который я хотел тебе задать, перед тем как сбежать в Персию на этой галере, где у меня спрятаны миллионы сестерциев и есть пятнадцать человек, преданных мне до такой степени, что они не побоялись напасть на рудник, где я содержался, чтобы освободить меня.
– Я не сомневаюсь, что ты больше всего рискуешь в этом деле, хотя ты должен был бы подумать о том, чтобы найти место, где спрятаться, – сказал консул, как бы извиняясь и садясь на один из стульев, привинченных к полу вокруг навигационного стола. – Я был так счастлив, – пошутил он, – получив триремы, легион и приказ отправиться на поиски пиратов, а ты пришел и разбудил мою совесть, такого со мной еще не случалось... – Он подумал, а потом сказал изменившимся голосом: – Можешь считать, что боги помогают тебе с тех пор, как ты избежал извержения Везувия! Среди моих офицеров есть один достойный молодой человек, сын Руфа Корбулона, которого многие считают погибшим во время охоты от рук убийц, посланных Домицианом. Сын об этом конечно же никогда не говорит, но я знаю, что он мечтает отомстить за своего отца.