Дикая любовь
Шрифт:
Подавляющее, сокрушительное чувство вины.
Я изо всех сил стараюсь скрыть его, сохраняя лицо настолько чистым, насколько это возможно, пока перекатываюсь на бок. Елена начинает двигаться ко мне, как бы прижимаясь к моей груди, а потом замирает, глядя на меня.
— Я не должна этого делать, да? — Спрашивает она тоненьким голоском. — Мы не собираемся…
Я резко выдыхаю. По правде говоря, я знаю, что было бы лучше, если бы мы этого не делали. Ничего хорошего не будет от того, что я обниму ее после, прижму к себе и дам ей почувствовать, каково это, отдавать все, любить ее так, как она того заслуживает. Конечно, я не должен этого делать, но сегодня, как никогда, я не могу позволить себе снова разбить ее сердце, сказав ей об этом. Поэтому я вообще ничего не говорю. Я тянусь к ней, притягиваю ее к себе, переворачиваю на спину, обхватываю ее рукой, пока она колеблется, а затем прижимается головой к моей груди.
— Я скучала по этому, — шепчет она, ее голос немного трещит по краям. — Это было…
— Прекрасно, — соглашаюсь я и заставляю чувство вины исчезнуть из моего голоса, заставляю воспоминания о другой брачной ночи отступить, потому что теперь все это ушло. Нет ничего, что можно было бы получить, позволив тем призракам присоединиться к нам с Еленой в нашей брачной постели.
Я провожу рукой по ее волосам, целую в лоб и чувствую, как она расслабляется, прижимаясь ко мне. Я жду, пока не почувствую легкие взлеты и падения ее дыхания, которые говорят мне о том, что она спит, а затем медленно выскальзываю из ее объятий, беру кашемировое одеяло с края кровати и накрываю ее, чтобы она не замерзла.
Мои брюки висят у изножья кровати, и я надеваю их обратно, собираясь налить еще один стакан водки, прежде чем тихо выйти на балкон и закрыть за собой двери. За перилами виднеется освещенный город, все еще живой в этот час, где люди пьют, танцуют и наслаждаются последним остатками ночи. Я тяжело вздыхаю, делая глубокий глоток водки.
Страх, вина и стыд заполняют меня одновременно, в пустоте, оставшейся после отсутствия моего теперь уже удовлетворенного желания. Я думаю о Елене, лежащей посреди этой огромной кровати, нежной и прекрасной, и теперь она принадлежит мне, должна она или нет, и все, о чем я могу думать, это возможность того, что я не смогу защитить и ее. Однажды я приду домой и найду ее мертвой на пропитанных кровью простынях, и прошлое, которое я так старательно пытался удержать в узде, повторится. И это будет моя вина. Только моя вина. Если бы я был сильнее, выносливее, если бы я сопротивлялся ей, как бы сильно я ее ни хотел, нас бы сейчас здесь не было. Это я виноват в том, что мы оказались на этом этапе, что Елена лежит в этой постели с моим кольцом на пальце и ребенком в животе, и против этого нет никаких аргументов. Она может сколько угодно говорить мне, что тоже соблазнила меня, что не оставляла меня в покое, что разрушила мою защиту, но я был единственным, кто нес за нее ответственность. Это была моя работа — обеспечивать ее безопасность. И теперь не только ее жизнь навсегда изменилась из-за меня — она все еще в опасности.
Стыд накрывает тоже, горячий и густой, прожигающий меня насквозь вместе со всем остальным, потому что какая-то часть меня, которую я не могу похоронить, счастлива. Я чувствовал это весь день, с того момента, как открылись двери церкви, и я увидел ее, стоящую в конце прохода в самом красивом свадебном платье, которое я когда-либо видел. Я увидел ее и почувствовал прилив счастья. Я смотрел, как она идет ко мне, и представлял ее через несколько месяцев, беременную нашим ребенком, и чувствовал волнение. Я думал о том, что у меня будет семья, о том, что я почти сорок лет своей жизни считал, что у меня ее никогда не будет и я ее не заслуживаю, и я чувствовал радость.
Вместе с радостью пришел и стыд, потому что я все еще не заслуживаю этого. Как я могу? Лидия и наш ребенок мертвы, а я не заслуживаю того, чтобы жить дальше. Я не заслуживаю счастья, которого они были лишены из-за моих неудач. И что еще хуже, раз я его не заслужил, то и Елена будет лишена его. Я знаю, что она никогда не будет по-настоящему счастлива, если я не смогу полюбить ее, если я не смогу жить с ней и быть полностью преданным ей и нашей семье.
Я так хочу сделать ее счастливой, но, как она уже не раз отмечала, не могу.
Я долго стою на балконе, допивая водку, пока она не заканчивается, и тихо возвращаюсь в комнату, чтобы поставить стакан на место. Елена все еще спит, свернувшись на боку лицом к тому месту, где я был перед уходом, и когда я снова раздеваюсь и осторожно, как только могу, ложусь в кровать, ее глаза все равно чуть-чуть приоткрываются. На ее губах появляется небольшая улыбка, и у меня снова замирает сердце при виде этого, потому что я знаю, что она все еще наполовину спит, проснувшись лишь настолько, чтобы знать, что я рядом, и не помня всех причин, по которым это не должно делать ее счастливой.
Ее рука тянется вверх, проводит по моей груди, и прежде, чем я успеваю поймать ее, она опускается ниже, по моему прессу, когда она прижимается ко мне. Ее тело прижимается к моему, от груди до икр, каждый дюйм ее тела теплый и мягкий. Когда ее пальцы скользят по ребрам моего пресса, мой член подпрыгивает, мгновенно становясь твердым от ее прикосновений и от того, что она так близко ко мне. Он ударяется о ее руку, и она открывает глаза, ее пальцы тут же обхватывают меня, а большой палец проводит по кончику, посылая в меня горячую волну удовольствия.
— Елена…
— Это все еще наша брачная ночь. — Она наклоняется, целует меня в плечо, а ее рука скользит вниз, обхватывая мой член.
Я чувствую, как пульсирую в ее руках, сперма уже выступает на кончике, когда она начинает двигаться вниз по моему телу, осыпая поцелуями мою грудь, перемещаясь между моих ног. Она выглядит так красиво, ее идеальное обнаженное тело стоит на коленях надо мной, ее волны чернильно-темных волос рассыпаются по моим бедрам, когда она наклоняется, и ее язык высовывается, слизывая каплю спермы, прежде чем она успевает скатиться по моему стволу. Когда я смотрю, как она проводит языком по головке моего члена, по моим венам словно пробегает электрический ток. Я не могу говорить. Все, что я могу, это стонать, когда она улыбается, обхватывая губами мою набухшую плоть, поглаживая рукой вниз, когда ее кулак упирается в основание, а ее губы движутся вниз, чтобы встретить его, и это совершенно другой вид экстаза.
Она стонет вокруг моего члена, а я зарываюсь руками в ее мягкие волосы, но не для того, чтобы прижать ее к себе, а просто чтобы почувствовать, как он скользит сквозь мои пальцы. Ее язык скользит по нижней части моего члена, дразня набухшие вены, надавливает под головкой и снова скользит вниз, пока она крепко всасывает мой член, а ее вторая рука прижимается к моему бедру, словно желая удержать меня, чтобы она могла доставить мне удовольствие своим ртом.
— Боже, ты выглядишь так чертовски красиво с моим членом между твоих губ. — Слова вылетают прежде, чем я успеваю их остановить. Я протягиваю руку, когда она приподнимается, отпуская меня на мгновение, чтобы перевести дыхание, пальцы под ее подбородком, а большим пальцем я нажимаю на ее опухшую, покрасневшую нижнюю губу. Ее глаза блестят от усилий, затраченных на то, чтобы довести меня до самого горла, ее губы опухли, и она выглядит так чертовски великолепно, что это причиняет боль.
— Хочешь еще? — Она высунула язык, произнося слова мягко и хрипло, слизывая еще одну капельку спермы с моего кончика, и мой член дернулся, слегка шлепнувшись о ее губы и заставив ее рассмеяться. — Думаю, это "да".
На этот раз она не медлит. Она обхватывает губами мой кончик и сосет, сильно, скользя вниз, так что я оказываюсь в ее горле прежде, чем я осознаю это, ее голова покачивается, пока она трахает меня ртом, ее рука скользит под мои яйца, чтобы нежно обхватить их, а пальцы другой руки вдавливаются в мое бедро. Голова кружится от удовольствия, когда ее нос прижимается к моему животу, а мой член почти полностью заглатывается между ее мягких, приятных губ.