Дикая охота
Шрифт:
Итак, к великому огорчению Джерима, пребывание Обители Знаний подходило к концу. Настал день, когда Хранитель Мудрости позвал его к себе и сказал:
— Завтра ты пройдешь обряд посвящения в Подмастерья. Это будет твой последний день в Обители. Наутро следующего дня ты покинешь ее. Но не печалься. Ты еще можешь вернуться. Для этого надо прожить вне наших стен три десятка лет, ни разу, даже в мыслях, не нарушить данного Магу слова и отыскать хотя бы одного нового ученика. После этого ворота вновь откроются перед тобой. Тогда ты станешь Мастером. А сегодняшний вечер проведешь в своей келье. Тебе есть о чем подумать.
Весь вечер Джерим вспоминал свою жизнь, с самых первых шагов, с самых первых впечатлений, и в конце концов решил, что правильно выбрал
Обряд оказался, на удивление простым и коротким. В зал для общих сборов, который в Обители назывался Очагом, пришли послушники, подготовленные к посвящению, и все Мастера, щедро делившиеся с ними своими знаниями, а также Хранитель Мудрости, которого молодые маги считали своим духовным отцом. Мастера и маги сидели у противоположных стен Очага на длинных деревянных скамьях.
Будущие Подмастерья по одному подходили к Мастерам и вставали на одно колено. Каждый Мастер клал послушнику на голову руку и произносил одну и ту же очень краткую речь:
— Ты пришел сюда с открытой душой и уходишь с открытой душой. Ты пришел сюда с жаждой познания и уходишь, до конца не удовлетворив ее, ибо познание бесконечно. Ты дал обет служения Добру, и отныне оно для тебя — верховное божество.
Затем послушники поднимались с колен и поворачиваясь к Хранителю Мудрости. Тот касался тонкими изящными пальцами сначала лба, затем губ, а потом сердца каждого, словно накладывая печать на полученные знания навыки, и говорил:
— Отныне ты Подмастерье Обители Знаний. Да приведет тебя дорога к Мастерству.
Обряд закончился, и наутро следующего дня Джерим покинул Обитель, решив для себя, что обязательно вернется в эти стены. У него не было дома, не было семьи, не было даже земли, о которой он мог бы сказать, что родился там. Весь мир был открыт для молодого чародея, и Джерим решительно зашагал вперед, торопясь навстречу этому распахнутому перед ним простору.
Глава третья
Благословенный, роскошный, радостный и шумный город Аграпур, раскинувшийся на берегу моря Вилайет, зимой превращался в невообразимый кошмар. Мокрый снег, с утра до вечера и с вечера до утра падавший с небес крупными хлопьями, засыпал каменные мостовые и тут же оборачивался хлюпавшей и чавкавшей грязной жижей и глубокими лужами. В такую мерзкую погоду никому не хотелось даже носа высовывать на улицу. Лишь изредка появлялся богатый паланкин, который несли отчаянно ругавшиеся носильщики, а все остальное время в городе можно было встретить только воров, блудниц, попрошаек, бродяг, и потому в зимние месяцы лицо города менялось до неузнаваемости.
Владельцы всевозможных трактиров и гостиниц, правда, не жаловались, ибо для них наступало благословенное время. Вот и сейчас хозяин «Красного сокола» довольно потирал руки, видя, что свободных столов в его заведении почти не осталось. Тут было тепло, сухо, подавали вполне сносную еду и вино, не вызывавшее изжоги и икоты, а танцовщицы славились красотой, изяществом и доступностью. Что еще нужно уставшему солдату, с утра пораньше маршировавшему на плацу, больше похожему на болото, вору, сбившемуся с ног в поисках богатого ротозея и наконец-то отыскавшему добычу, или контрабандисту, удачно сбывшему товар и позволившему себе немного отдохнуть, как не посидеть в тепле и уюте, не выпить приличного вина присмотреть себе пышную красотку и, договорившись о цене, подняться с ней наверх по скрипучей деревянной лестнице в тесные, но чисто убранные комнатенки с широкими мягкими постелями?
За одним из столов, вальяжно развалившись, сидел молодой гигант лет двадцати от роду с нечесаной гривой черных волос. Его пронзительно синие глаза слегка осоловели, и это было неудивительно, если учесть, что за сегодняшний вечер он поглощал
Черноволосый поднял кувшин, тряхнул его как следует, прислушался, затем перевернул его кверху дном и задумчиво уставился в стол. Его ожидания оказались напрасными: на ровную деревянную поверхность не пролилось ни капли. Молодой человек с грохотом опустил на стол увесистый кулак, которым запросто можно было повалить боевого слона, и заорал: — Еще вина!
— Конан, — обратился к своему собутыльнику одноглазый, — держи себя в руках. Товар мы сдали, но следующего пока не предвидится, Сам знаешь наше ремесло: то пусто,
то густо.
— Деньги — грязь, — усмехнулся Конан. — Не будет товара, всегда найдется чей-нибудь дом, до отказа набитый всяким барахлом. В конце концов, воровство ничем не хуже контрабанды. Тебе, Ордо, не к лицу благочестивость.
Зная упрямство и привычку своего давнего приятеля не думать о завтрашнем дне, Ордо прекратил всякие попытки убедить его не спускать все монеты сразу. Он замолчал и принялся рассматривать танцовщиц. Те нисколько не скрывали своих прелестей и, наряжаясь, чаще всего ограничивались ожерельями, браслетами и наилегчайшими одеяниями, более походившими на ленты, нежели на юбки. Что и говорить, зрелище было увлекательным, и вскоре Конан тоже сосредоточился на нем. Он почти уже решил, какая из красоток развяжет сегодня его кошелек, как от приятных мыслей его отвлек новый посетитель.
Дверь таверны медленно отворилась, и на пороге возник человек странной наружности. Одет он был в длинную меховую куртку с капюшоном, отороченную мехом, который когда-то, похоже, был белым, но теперь изрядно истрепался. На широком скуластом лице выделялись почти черные раскосые глаза. С первого взгляда его можно было принять за кхитайца, но стоило присмотреться получше, как становилось ясно, что к этой далекой стране он не имеет никакого отношения. Его кожа цветом напоминала старую медь, а почти квадратной формы толстые губы были столь яркими, что, казалось, на них лежит слой краски. Тонкий прямой нос на широком лице выглядел несуразно маленьким, однако незнакомца нельзя было назвать некрасивым. Новый посетитель откинул промокший капюшон, я Конан удивился еще больше: длинные прямые и, по-видимому, жесткие волосы были коротко срезаны на макушке, придавая мужчине более чем странный вид.
Незнакомец постоял на пороге, словно не решался войти, но затем все-таки шагнул вперед, прошел между столами и приблизился к хозяину таверны. Поговорив о чем-то с хозяином, странный мужчина кивнул и направился к лестнице, однако пробыл наверху недолго и вскоре спустился вниз. Куртки на нем уже не было, но и надетые под ней широкая рубаха и штаны из тонкой кожи говорили о том, что незнакомцу неведома ткань. Или что он просто не привык к ней.
Мужчина сел за один из свободных столиков и жестом подозвал девушку, обслуживавшую посетителей. Что он ей сказал, Конан не слышал, но зато увидел, как глаза девушки округлились от изумления. Она задумалась, закусав губу, потом решительно кивнула и удалилась на кухню. Вскоре она вернулась, неся тарелку, на которой лежал увесистый кусок сырого мяса. Не обращая внимания на присутствующих, незнакомец достал острый костяной нож и начал медленно есть, отрезая от мяса тоненькие полоски и с явным удовольствием пережевывая их ровный гул, висевший в воздухе таверны, как густой дым над остывающим пожарищем, постепенно стих, настолько необычный посетитель заинтересовал окружающих. Большинству он явно не нравился. И дело было вовсе не в том, что он вызывал неприязнь, просто все изрядно выпили, настроение оставляло желать лучшего, но поводов для ссор никто не находил, и потому напряжение нависало над головами, как гроза. Незнакомец же пришел издалека, был тут чужаком, и наиболее задиристые уже лихорадочно обдумывали, к чему бы прицепиться, чтобы не начинать драку, а якобы ответить на вызов.