Дикая стая
Шрифт:
— С кем не случается? В молодости все ошибаемся! — говорил дежурный милиции слащавым голосом, поглаживая в кармане брюк кредитки. Он остался очень доволен встречей с председателем рыбкоопа, а тот затаил зло на Корнеева.
Поселенец даже не предполагал, сколько неприятностей получит он из-за этого случая.
Уже в тот же день разыскал его Стас и, отведя в сторону от посторонних ушей и глаз, спросил, сжимая кулаки:
— Ты что себе позволяешь? Как посмел?
— Не врублюсь, ты о чем? — опешил Гоша.
— Под дурака косишь, отморозок? Кто позволил базарить с председателем рыбкоопа как со шпаной? — кипел Рогачев.
—
— Что? Ты это на кого поволок? — наклонился к Гоше и предупредил, — еще звук, и будешь в камере! Слышь, ты, Гоша? Слишком много с тобой мороки. Осточертел ты мне. Ведь если перестану «крышевать», поселковые в тот же день разнесут тебя в куски. Хочешь убедиться?
— А в чем твоя «крыша»? Где помог? Тогда на заставе? И все? Но после того случая прошли годы! Всякое было. Подыхал и выживал сам, без твоей помощи. Можешь снимать свою «крышу». Есть она или нет ее, проживу сам, зато никто не попрекнет своей помощью и не скажет, что засиделся я на белом свете благодаря ему.
— Слушай, Корнеев, не ломай топорище через макушку. Себе больно сделаешь! Не испытывай мое терпение. Доведешь до каления — не порадуешься. Говорю по-доброму, не трогай местное начальство! Неужели не доходит до тебя, что много неприятностей получишь?
Стас только предупредил, а через три дня в рыбкоопе дали зарплату, и рабочие вечером пришли в магазин. Одни отоваривались продуктами, другие глазели на промтовары, третьи, не выдержав, пили пиво за стойкой, не дотерпев до дома.
Георгий пришел сюда за куревом и услышал:
— Эй, поселенец, твою мать! Шурши к нам! Нальем по-братски гаду! Сколько наших ребят пересажал ты, окурок лидера? Сам помнишь свое говно? Иль позабыл, козел?
Гошка хотел выйти, но его не выпустили. Мужики встали стенкой, сквозь них не протиснуться, не пробиться.
Поначалу его грязно материли, потом кто-то потянулся, рванул рубаху на груди поселенца. Это послужило сигналом. На Гошку обрушилась ярость множества кулаков. Одни били поселенца молча, другие приговаривали за что колотят. Вот так и проговорились спьяну:
— А это тебе, чмо, за шефа! Получай, барбос, в нос! — изгалялся прыщавый мужик.
— То тебе за пацанов, которых в кладовке продержал, сучий потрох! — впивались кулаки в виски, в ребра, в грудь, в лицо.
Их было слишком много. Защитить Гошку, отнять его у толпы было некому. Именно такие сборища довольно часто забивали людей насмерть. Унижаемая на работе и дома, измученная безысходными нехватками и нуждой толпа всегда сплачивается и вымещает свое зло на том, кого считает причастным к общим бедам и обрушивает на него весь свой гнев.
— Мочи его, падлюку!
— Вломи, чтоб откинулся, свинота!
— Бей зэка!
— Мужики, уроем психа! — втаптывали инспектора в землю не только мужики, но и бабы.
Поселенец отчетливо услышал, а потом и увидел Галку Хохореву, Любку-пекариху. Они били яростней, злей мужиков, точно и впрямь хотели убить Гошу. Его спасло чудо.
Анна, ничего не зная о случившемся, отпустила собак погулять. Они, видимо, почуяв неладное с хозяином, отчаянно взвыли на два голоса и попросились во двор. Баба едва открыла им дверь, как псы, перемахнув через забор, побежали к магазину с рыком. Толпа не обратила на них внимания и не заметила, как овчарки подскочили сзади. Они-то знали, как можно разогнать толпу и набросились на зевак, отгоняя, отделив
Вот затрещало пальто Галки. Она прицелилась было каблуком сапога в Гошкино лицо. Динка свалила бабу, дернув на себя, под ноги мужиков. Те и не заметили, вмесили в грязь, не услышали визгов. Дерущиеся всегда глухи к чужой боли.
Дик схватил за брюки мужика. Рванул так, что сразу заголил задницу, и бросился на все, что выпирало, висело и торчало.
Мужик не своим голосом взвыл от боли, а Дик уже успел вырубить еще одного, заскочив к нему на спину, содрал одежду до колен и взялся за третьего. Динка догола раздела Любку. Хорошо ободрав спину и ягодицы, нацелилась на горло, но баба успела убежать. Вот еще двое избивавших убегают с воем. Кто- то пытается сумками отогнать собак, но не тут-то было. Динка бросается на отгонявших так, что они отступают в ужасе, пятятся назад пока целы и наблюдают, как озверевшие собаки расправляются с рассвирепевшими людьми. Сколько их упало под ноги толпе, уже трудно вспомнить. Остались еще трое тех, кто не увидел, что случилось с другими.
— Сенька, убегай! — слышится запоздалое предупреждение.
Но одноглазый грузчик рыбкоопа очень гордился, что насадил Гошке фингалов и шишек куда как больше, чем другие! Но не сумел уйти гордо. Его приловили овчарки и, вытряхнув одноглазого из выходной одежды, разнесли ее вместе с получкой в мелкие куски. Самого, оставив в одних носках, гнали до самого дома галопом, заскакивая по бокам, спереди, грозили оторвать и откусить все уцелевшее.
До самой темноты растаскивали родственники из свалки покусанных, истерзанных мужиков и баб. Гошу из этой драки вывезла Анна. Она положила его на садовую тележку и приволокла домой. Отмыла и отчистила, потом неделю лечила мужа, не отходя от постели. Тот, придя в себя, дал слово не заходить в магазин в одиночку. Потом Анна рассказала Гошке, что многие мужики прямо из той драки попали в больницу и теперь им делают уколы от столбняка и бешенства. Все задницы их стали дырявее решета. Да и на работе у каждого неприятности начались, ведь на бытовой почве лечат без больничного. А со столькими прогулами кто смирится?
— Знаешь, сколько мяса с иголками и стеклом бросают нам через забор, чтоб погубить собак? Хорошо, что они умные и не едят подброски. Рычат, указывают, а людям и вовсе перестали верить! — жаловалась жена Гоше.
Корнеев решил рассказать о случившемся Александру Ивановичу Назарову, чтобы он подумал и оградил инспекторов от нападок поселковых и пацанов.
Поселенец попытался встать на ноги, но не смог. Ноги не удержали, закружилась голова. Он глянул на себя в зеркало и испугался. Лицо было опухшее, синюшное, все в кровавых подтеках и ссадинах, словно его пропустили через мясорубку. Глянув на хозяина, даже псы заскулили, пожалели человека. Им в драках и то так не доставалось.
— Ну что, кенты? Удивляетесь теперь? То-то и оно. Говорил вам, что человечья свора подлее и паскуднее звериной, а вы не верили! Меня на зоне так не тыздили, когда лажался! А тут ни за хрен собачий вломили! — взялся за телефон и набрал номер Назарова.
Он рассказал человеку о случившемся, не утаив ничего.
Александр Иванович, выслушав, пообещал приехать в Усть-Большерецк и разобраться на месте.
Вечером, когда пришла Ольга, Корнеев рассказал ей о разговоре с начальством.