Дикие пчелы
Шрифт:
– Я те покажу крест! Сволочи! «Не бунтую», а на власть наговариваешь, не покоряешься.
– Но ить правду вам сказать пришел. Разве ж нельзя говорить правду?
– Правда там – на чьей стороне сила. Правда… А есть ли у тебя та сила? Молчать! Нет ее у тебя и не было…
Грохоча сапогами и казацкими саблями, в кабинет ворвались помощники пристава. Навалились на Федора, но тот пригнулся, взревел диким быком, повел руками, и казаки разлетелись в разные стороны. Не успел Федор передохнуть, как на него снова навалились. И пошла свалка. Хрип, стоны, матерщина, звон разбитого стекла. Баулин метался за столом, как за баррикадой, кричал:
– Вяжите его, бунтовщика! Вяжи! В кандалы!
Но связать Козина не могли, мешала теснота кабинета и звериная сила, которая проснулась в мужике. Прекратил драку Баулин, он схватил со стола подсвечник и ударил Козина по голове. Федька ткнулся в стенку и медленно начал по ней сползать на пол.
Очнулся Козин в кутузке. Волосы на голове в сгустках крови, на руках и ногах кандалы. В зарешеченное окно подсвечивала луна. Федька тихо заскулил от боли, от отчаяния. Рванул кандалы, но они железные. Сбоку из темноты кто-то спросил:
– Чей будешь-то?
– Федька Козин из Божьего Поля.
– Ну не распускай слюни-то. За что тебя сюда?
– Отца убил Безродный, я пришел жаловаться, а вот меня в кутузку.
– Слышал я шумиху. А Безродный – зверь-человек. Ежели хорошо подумать, так я из-за него тут сижу.
– А кто ты?
– Кузьма Кузьмин, ивайловский я. Из-за перевала. Вот сижу и раздумываю что и как: Макар Булавин, Хомин, я, моя баба-дура, что подожгла подворье Хомина, Безродный, что убил Булавина, – все свилось в клубок, как змеи на Воздвиженье. А ить я додумался, кто был Макар Булавин. Человек был он, огромадный человек. Жил для людей, долг платил людям, платил за то, что был рожден на этой земле. Не вняли того люди. Хомин живет для славы, теплилась эта болячка у него в душе с малыства, разжег ее Макар, раззудил. Безродный – властелин, к власти и славе идет по душам людским. Топчет их сапожинами. А я просто хотел жить сытно. А теперь нищ. Всех нас захлестнула петля-удавка. Всех. И тебя вот тоже. А с казаками ты зря подрался. Каторги тебе не миновать. Здесь так: бьют – молчи. Меня исторекали – живого места нет. Ожил. Теперь жду, когда погонят на каторгу, а может, простит Баулин…
– А вас за что? – с почтением спросил Козин.
– За правду, сынок. Ходил и рассказывал людям, какие такие дела творятся в тайге. Прихватили. Здесь можешь делать что хошь, только не поднимай голоса на пристава, на уездное начальство. Убил человека – эко беда, сыми с него лапти, отдай приставу – и прощен будешь. А ежели скажешь, что убитый был бунтовщик, народ подбивал на худое дело, то еще и награду получишь. Погряз народ в грехах и золоте. Через золото все грехи. Макар был бессребреник. А ить и я его оговаривал. Нет мне за то прощения. Нет и не будет. Человеку через беду ум приходит. Когда сам сыт, будто и весь мир сыт. А мир-то голоден и холоден. Почапаем вместях на каторгу-то. Ее познаем – еще прибавка к уму. Человеку не подобает сидеть на месте – ему землю надо мерить, люд познавать. А уж тогда и пророчествовать…
Козин каторгу обошел. Через несколько дней пришли в Ольгу из Божьего Поля сорок человек и все с оружием. Привел людей Сидор Ломакин. Пришли и встали стенкой около уездной конторы. Насупленные, но спокойные.
– Чего пожаловали? – вышел к охотникам пристав Баулин.
– Отпустите Козина или будем стрелять. Все разнесем.
– Бунтовать!
– Нет, просто пришли за правдой, а то ить ее затоптали начисто, – продолжал ровным голосом Ломакин. – Кто убил Калину Козина, мы еще не знаем, это должны были вы узнать. Но мы все как один думаем, что его убил Безродный. Ему что муху убить, что человека – все одно. Подвернулся Калина, вот и убил. Завтрева подвернусь я – тоже торокнет. Мы требуем, чтобы вы отпустили Федьку и разобрались, – твердо закончил староста.
– Бунтарь!
– Нет, ваше благородие, я просто человек. Козина вы избили и сунули в каталажку, отпустите, или мы…
– Что вы?
– Я уже сказал – будем стрелять.
А тут уже сбегался народ. Уже слышались крики:
– За оружье! Хватит терпеть! Охотники, за оружье!
И все, кто был в Ольге – охотники из Пермского, Арзамасовки, Вятки, – стекались к канторе. Здесь никто не ходил без оружия. Как говорили мужики, до ветру и то надо ходить с винтовкой: тайга…
Баулин и уездное начальство перетрусили. Поднятые по тревоге, казаки тоже бежали к конторе.
– Хорошо, мы отпустим вашего Козина. Можем и мы ошибиться. Уходите, не поднимайте шум. А что-то я среди вас Гурина не вижу? Где же он, ваш заглавный бунтарь?
– Недосуг ему, ушел ловушки проверить. Отпускайте и немедля начинайте разбор.
– Все сделаем честь по чести. Приду с казаками – разберусь. Найдем преступника.
– Заодно поищите и того, кто убил Макова.
Это уже была победа. И победа не маленькая. Значит, если все враз, дружно, то и Баулина можно сломить? Переселенцы взбодрились, расправили плечи.
– Ишь, хитряга, захотел, чтобы мы сюда взяли Гурина, – усмехнулся Ломакин. – Хватит того, что он сколотил народ. Гурин нам еще сгодится.
Пока Федор Козин был в Ольге, Безродный забрал за долги все имущество Козиных, скот: корову, телку, пять овец, двух коней. Козины остались голым-голешеньки. Даже подушки забрал. Горько плакала Марфа. Вернулся Федька, она набросилась на него:
– Дурак, на кого пошел доносить? На Безродного? Теперь с голоду пропадем!
Пусто и неуютно стало на дворе Козиных, будто они собрались куда-то уезжать, все распродали и ждут оказии.
Поднялась деревня на защиту Козиных, но право было на стороне Безродного: Козины должны – пусть расплачиваются за долги. Безродный ждать не желает.
– Хватит! – гремел Безродный. – Я был со всеми добр и покладист, а что за то получил? Наговаривают на меня, шельмуют, а я терпи! Безродный терпелив не вечно.
А потом приехал следователь, казаки с приставом, чего-то или кого-то искали на берегу речки, замеряли следы, которые уже завалил снег, копошились. Но следов убийцы не нашли. Неделю проторчали казаки в деревне.
Замерла и затаилась деревня. Затаился и Безродный. Он жил под охраной казаков и пристава. На том все и кончилось. Казаки уехали, Безродный снова открыл лавку.
4
1913 год. Май пришел в тайгу. В небе гогот гусей, над пашнями перезвон жаворонков. Пора выходить в разведку полезных ископаемых. Сотня рабочих, которые будут рыть канавы, пробивать шурфы, – завтра выйдут в тайгу.