Дикий + бонус
Шрифт:
— А Ксюша?
Спрашиваю тихо, убирая руку. Все же не нужно позволять себе лишнего. Мне просто хочется сделать что-то для Матвея. Я впервые вижу его таким. Настоящим. Живым. Пусть сломленным, но живым. Сердце больно колит, когда он продолжает, вновь отвернувшись.
— Ксюше было пятнадцать, когда матери не стало. Отцу на нее было плевать, собственно, как и на всех нас. Ведь мы были только отвлечением. Сестра нашла выход эмоциям в наркоте. Связалась с какими-то уродами. Подсела на колеса, потом кокс и героин, и в семнадцать ее было уже не узнать, — с каждым произнесенным словом комок боли в моей груди растет
Матвей снова отпивает из бутылки, даже не морщась от горечи. Вот тебе и розовые сказки о богатых счастливых семьях. Представление о благополучной жизни сильных мира сего рушится в считанные мгновения. А я наивная думала, что деньгами можно решить все проблемы. Похоже, с проблемами Матвея не смогли справиться даже профессиональные доктора в реабилитационном центре.
В мои руки внезапно опускается мягкая ткань, отвлекая от размышлений. Смотрю на знакомую вещицу, а ощущение словно вижу ее впервые. Теперь это не просто безликая вещь. Не знаю как так получилось, что на протяжении стольких лет она была со мной, но теперь я буду дорожить ею еще больше.
— Знаешь, у тебя ведь есть еще одна сестра, — говорю, понимая, наконец, почему он ведет себя так с Ланой, — и ей очень нужна твоя любовь.
В ответ получаю холодное хмыканье.
— Ей нужно только одно — тусовки и идиотские знакомства.
— Да. Потому что это нормально. Ей семнадцать. Все в этом возрасте тусуются, знакомятся, заводят отношения.
— Трахаются.
— Не обязательно! Просто тем, что ты ее отгораживаешь от всего, только делаешь хуже. Однажды она вырвется на волю, и может случиться именно то, о чем ты говоришь. Она пойдет догонять то, что упустила.
Матвей недовольно цокает. Возможно, он и сам все это понимает, только признаваться себе не станет. Мне даже кажется, что он самому себе не скажет, что подобным поведением печется о ней. После пережитого любой бы предпочел ни с кем не сближаться. Мне эти чувства знакомы как никому.
— Ты делаешь вид, что злишься на нее и третируешь, а на деле просто пытаешься сделать так, чтобы младшую сестру не постигла участь старшей, — делюсь своими умозаключениями.
— Думаешь, что так хорошо знаешь меня, Ри? — в хриплый голос вернулась прежняя баррикада. Он снова закрывается, а мне хочется поймать за хвост этот момент, чтобы хотя бы немного смягчить его отношение к Лане.
— Нет. Я знаю себя, — говорю как есть. — Я никогда никого не подпускала близко, потому что незачем. Я никому не была нужна. Да и кому нужны дети-брошенки? Всю жизнь общалась с такими же, как я, но знала, что друзей среди них нет. Половина разъехались, кто-то уже в тюрьме, другие на наркотиках. А я одна. Так было с самого рождения. Мы дрались за лишний кусок хлеба или игрушку. Дрались за гелевые ручки, случайно попадавшие к нам из благотворительности.
Матвей сжимает губы, внимательно скользя глазами по моему лицу, пока я погружаюсь в воспоминания. Аккуратно кладу шарф рядом.
— Или еще йо-йо. Помню, как отобрала красный йо-йо с надписью Кока-Кола у одной девчонки старше меня на год. Я так мечтала о нем, а она не давала поиграть. Я ударила ее по руке. Больно ударила, выхватила и убежала. Потом правда досталось уже мне, но я была счастлива этим коротким минутам, проведенным с заветной игрушкой.
Грустно улыбаюсь, уплывая в воспоминания, а потом теряюсь, когда Матвей вдруг сгребает меня рукой и целует. Вот так просто. Без лишних слов и предупреждений. На ровном месте. В голове искрит, в висках взрывается, стоит нахальному языку ворваться в мой рот.
Поцелуй глубокий, настойчивый, алчный. Его зубы ударяются о мои, как будто он пытается сейчас этим напором вытеснить все плохое, что только что завладело памятью. И ему это отлично удается. В короткую секунду все, о чем я могу думать, это вкус влажного языка в моем рту, колючая щетина, причиняющая легкую боль коже вокруг губ, обжигающее дыхание, пулей простреливающее заднюю стенку горла. То ли от алкоголя, то ли от коктейля эмоций, вызванных неожиданным острым поцелуем, у меня в голове плывет. Пальцы мелко подрагивают, дыхание заперто в легких от его напора.
Понимаю, что нужно оттолкнуть, прекратить этот кошмар, вызывающий рой мурашек под кожей, но вместо этого целую в ответ. Сильная рука впечатывается в затылок, пальцы больно струятся сквозь волосы, вырывая из горла надрывный стон. Не контролируя себя, обнимаю Матвея за шею и позволяю пересадить меня на себя.
Не знаю что это — сумасшествие или как еще назвать, но отчаянное желание чего-то большего впервые в жизни поселяется в сознании.
Мужская рука скользит по спине, впечатывает меня в себя с такой силой, что позвоночник едва ли не хрустит. Внизу живота стягивает истомой по причине каменной твердости, упирающейся мне в промежность.
— Ри, где ж ты была раньше, а?
Надрывный шепот обжигает шею. Чувствую укус на коже и не сдерживаю громкого стона.
Боже, я всегда умела остановить поцелуи с парнями, потому что продолжение казалось абсолютно ненужным и неважным. А сейчас понимаю, что мне хочется большего. Вот с этим самоуверенным психом, только что открывшимся с другой стороны.
Наглые пальцы ныряют под майку, задирают ее и ловят мою грудь губами прямо через кружевную ткань лифчика. Тело выгибает невидимой силой ему навстречу. Впиваюсь пальцами в короткие волосы и откидываю назад голову. Миллионы звезд на небе сияют так ярко, как никогда. До боли прикусываю губу и вновь нахожу жесткие губы.
— Рин, ты приехала?
Не знаю, к чему привело бы привело наше обоюдное сумасшествие, но знакомый голос, доносящийся из глубины дома, пробирается в сознание и швыряет плашмя на землю.
Внутренний голос жалобно вопит о том, что я лживая дрянь, предающая человека, два раза спасшего мою задницу. Совесть дубасит кулаками в почти захлопнувшуюся перед её носом дверь.
— Стой, остановись, — хватаю ртом воздух, дрожа от того, как наглые пальцы сдавливают мою талию. — Матвей, нет!