Дикий цветок
Шрифт:
Гудение мотора джипа он услышал издалека, и через некоторое время послышались шаги по проселочной дороге, и Мойшеле возник среди горящих пальм. Лицо его тоже отразилось на поверхности вод рядом с лицом Рами. От сигареты Мойшеле тянулся тонкий дымок, где-то в глубине рощи кричал филин, преследуемый пламенем. Гимнастерка на Мойшеле была криво застегнута, застежка-молния на брюках не была затянута, шнурки ботинок запутаны. Видно было, что он оделся впопыхах, прямо выскочил из супружеской постели, оставив Адас, и Рами сказал ему хриплым голосом:
«Ты выглядишь в высшей степени аккуратно».
«Нет».
«Какой еще праведник захватит твой дух?»
«Положись на него».
«И на тебя можно положиться?»
«И на меня».
Рами рассмеялся в замешательстве. Мойшеле бросил сигарету в воду. Рами протянул руку и успел поймать окурок, чтобы не загрязнял чистые воды, затем выкопал ямку и захоронил брошенный окурок. Мойшеле тем временем правильно застегнул гимнастерку, демонстративно потянул вверх застежку-молнию на штанах, завязал шнурки на ботинках и навел на них блеск широким лепестком цветка морского лука. Все это время не смотрел на Рами, и напряженное молчание повисло между ними. Всеми силами души просил про себя Рами, чтобы Мойшеле заговорил, чтобы сказал, что хочет, но только бы заговорил. Неестественное спокойствие Мойшеле сердило его, и он спросил повышенно громким голосом:
«Который час?»
«Не знаю».
«Нет у тебя часов?»
«Забыл дома».
Черные глаза Мойшеле казались отрешенными, но Рами известный следопыт по всей округе и отлично расшифровывает всякие коды, тем более, скрытое во взгляде Мойшеле и касающееся его, Рами. В душе он был согласен с тем, что им надо решить возникшую между ними проблему и разойтись, но ничего не произнес. Он слишком был взволнован, чтобы открыто бороться с Мойшеле. Резкая боль пронзила на миг раненую ногу, и это почувствовалось в его голосе:
«По небу видно, что скоро утро».
«Хорошее время выйти в путь».
«Понял».
«Ну, так пошли».
«Давай».
Мойшеле встал первым, и лицо его было замкнуто, как все, что на нем. Два его первых решительных шага прояснили Рами, что он подвел черту под их отношениями. Кто, как Рами, не знает умение Мойшеле подводить черту под завершенным делом. Нанес Рами удар расставания с дружбой по камню, и тот покатился и упал в воду. Шел с Мойшеле до скалы, которую он упрямо называл «троном отца». Молча постояли, глядя на языки огня. С рассветом утих ветер, небо изошло росой, пар поднялся от земли. Оба вздрогнули от холода возникающего дня. Час росы это то время, когда начинает гаснуть огонь в роще, и они смотрели, как слабеет пламя, подобно тому, как слабели и угасали в их жизни легенды Элимелеха. Мойшеле сказал:
«Оба покинем это место».
«Тому и быть».
«Пока она не решит между нами».
«Ясно».
Мойшеле спустился по тропе. Рами – за ним. И больше не оборачивались, и не видели огромный красный шар солнца, восходящий из-за горы. Когда они дошли до конца тропы, и показался джип, Рами остановился и посмотрел на дымящиеся пальмы. И сошло на него видение Адас. Увидел ее идущей по огненной тропе между погасшими пальмами. Ветер развевал ее волосы, и длинный шлейф черного шелка тянулся и охватывал пальмы, одну за другой, пока все не были обернуты шалью ее волос, и все «пальмы Рами» были полны Адас, и вся страна потемнела от дыма и копоти, и только лицо Адас светилось, белое и чистое. Раздражающее стрекотание мотора ворвалось в это видение. Мойшеле завел машину. Но не джип, а резкий голос Соломона прервал воспоминания Рами.
«Почему ты так был привязан к пальмам, Рами?»
Смотрел Рами на лицо Соломона, освещенное лунным светом так, что половина лица была на свету, а половина – в тени, и Соломон опустил глаза под его испытующим взглядом. Соломон воистину вел себя по отношению к Рами как пророк Валаам – пришел проклясть, а уста не уставали хвалить. Сначала сердился на Рами за то, что назвал «пальмы Элимелеха» «пальмами Рами», на Рами, наглого парня, который ворвался в их жизнь, чтобы навязать сыну Элимелеха судьбу его отца. Затем злость Соломона иссякла, и возникла в нем странная мысль: может быть, дух Элимелеха вселился именно в Рами, в этого босого мальчика, бегающего по двору кибуца, дикого жеребенка, растущего среди гор и полей. Однажды, играя на лужайке, перед родительским домом, поймал за глотку гадюку и весело крутил ее в воздухе, пока все испуганно не выскочили наружу, включая его родителей. Хилик Каценбаум, поменявший имя на Ихиэль Эрез, и жена его Лея умоляли сына оставить змею в покое. Но проблему решила Амалия, закричав, чтобы он оставил эту опасную змею, ибо он делает ей больно. Тут же Рами отпустил змею и Хилик убил ее мотыгой. Рами набросился на Амалию с кулаками, крича, что она обманщица, что из-за нее убили его красивую змею, и Хилик извинился перед Амалией, сказав, что нечего переживать из-за ребенка, у которого характер не еврея – гоя. Теперь этот гой присвоил себе «пальмы Элимелеха» и вместе с Соломоном горюет из-за того, что их выкорчевали.
«Что значит, ты любил пальмы, как девушек?»
«Не могу объяснить, Соломон».
«И все-таки».
«Я вообще не речист».
«Жаль».
«Пусть Мойшеле тебе расскажет».
«Мойшеле?»
«Он относился к пальмам точно так же, как и я».
«Понятно. Отец рассказывал ему о них».
«Отец – ему, а он – мне».
«Что, например?»
«Нужен талант, чтобы рассказывать эти великие истории».
«Ну».
«Это дело для меня сейчас абсолютно невозможно, Соломон».
Соломон не уловил тоски в голосе Рами, а Рами не видел дрожащие губы Соломона. Сидели он, каждый замкнувшись в своем одиночестве. Только мысли Соломона разгладили морщины на его лице, а мысли Рами наморщили его лоб. Глаза Соломона блестели, а глаза Рами были угрюмы, пока годы между ними не размылись. И Соломон сказал:
«Значит, Элимелех передал их Мойшеле, а Мойшеле – тебе».
«Что передал?»
«Ну, рассказал об искрах, которые упали в болото, и долге – спуститься в него и спасти эти искры святости, чтобы болото высохло, и страна успокоилась, и святость вернулась бы людям. И тогда пламя перестанет охватывать пальмы».
«Ты немного путаешь, Соломон. О болоте вообще не говорилось. Искры Мойшеле всегда падали в реку Самбатион, где-то там, на горе, за дум-пальмой. Гном Гадиэль вел нас с Мойшеле к Самбатиону по четкому велению Элимелеха, который находился в раю и возложил на нас великое задание: извлечь искры из этой ужасной реки, вечно бушующей и кипящей. И мы решили это сделать прыжком на парашюте с самолета, и вышли на это совершенно секретное задание с гномом Гадиэлем в кармане Мойшеле. Мы выполнили это задание. Река Самбатион высохла, мы извлекли оттуда искры, и она превратилась в шоссе для десяти потерянных колен. Мы с Мойшеле нашли их в неком царстве-государстве по ту сторону дум-пальмы. И все эти колена вернулись в свои страны. И этим завершается история».
«Господи, Боже мой, до чего вы все перепутали в рассказах Элимелеха».
«Ну и что? Разве наш рассказ не хорош?»
«Хорош? Даже очень хорош. Может, он действительно был рассказан Элимелехом сыну».
«Ну, а я услышал его из уст Мойшеле, и он мне очень понравился, как и все рассказы Элимелеха».
«И ты знал, что «пальмы Рами» раньше назывались «пальмами Элимелеха?»
«Именно на этом мы пришли к согласию».
«К согласию?»
«Да, я отказался от «пальм Рами», а Мойшеле – от «пальм Элимелеха», и мы назвали их «пальмами друзей».