Дикий цветок
Шрифт:
«Как это курить гашиш?»
«Противно».
«Почему?»
«Из-за запаха».
«Не было у тебя галлюцинаций?»
«Только крепко спал».
«Еще лучше».
«У меня и так здоровый сон, без гашиша».
«У меня нет».
Юваль валится с ящика. Голова его оказывается на уровне ее груди, и она погружает руки в копну его волос. Юность его словно выращивает у Адас крылья, и она парит далеко от Юваля и самой себя, возвращаясь к месту, откуда жизнь ее начала плести свои узоры – один раз далеко – с Мойшеле, затем это место носило имя Рами, а в эту ночь имя его – Юваль. Ночь эта редка по красоте, и она – девушка с парнем, волосы которого криво подстрижены, и чуб взлохмачен, и бородка растрепана. Рука ее скользит по его лицу, натыкаясь на щетину, и пальцы ее борются с его выцветшей от солнца, сухой шевелюрой:
«Соломенная голова».
«От солнца Синая».
Чувствует Адас жар солнца пустыни, и его горячее дуновение касается ее лица от дыхания Юваля. Солнце возвращает запыленной кроне дерева зеленые краски цветущей весны, делая крону подобием раковины, и мягкие его лучи подобны улыбке Юваля, образующей ямочку на его правой щеке. Чувство реальности покинуло Адас. Ночь смешивается с днем, солнце – с луной. Юноша сбил с толку ее чувства, и чем она ему оплатит? Будет ему матерью и любовницей? Больше матерью и меньше – любовницей? И она соскальзывает с ящика, садится на землю рядом с ним и почти тает в его объятиях. На его широком теле руки ее находят каждый раз что-то новое, чем можно развлечься. Юваль излучает удовольствие, то улыбается, то смеется, и лицо его красно, как от хамсина, и он вздыхает:
«Огонь пылает в моем теле».
Адас увлекается игрой, все больше получая удовольствие, и руки ее мягко скользят по телу вздыхающего Юваля:
«Ну и беспорядок ты делаешь у меня между ног».
Юваль вскакивает, красный, смущенный, сгорающий от радости, приводит себя в порядок, обертывает тело сиреневым полотенцем. Все между ними решено, и он тянет Адас из тени эвкалипта на освещенную лужайку. Ветер качает фонарь, и колышущиеся тени падают на Томера Броша. Представление продолжается, и тени сцепившихся в случке псов тоже опрокидываются на Томера. Все это очень смешно, и Адас хохочет до слез. Юваль смотрит на нее с удивлением, и пытается взять ее за руку, но она вырывается и смотрит перед собой, как будто не видит его.
«Чего ты так хохочешь?»
«Захотелось».
«Почти как плач».
«Может, это плач».
«И над чем ты рыдаешь?»
«Над этой случкой».
«Собак?»
«Собак, занимающихся этим делом».
«Что с тобой?»
«Напал на меня смех, как плач».
«Не понял».
«Не понимаешь в случке?»
«Даже очень понимаю».
«Так я ненавижу это слово».
«Есть у тебя более подходящее слово для этого дела?»
В этот момент представление заканчивается. Конец любви трагичен: любовники сцепились, и не могут оторваться друг от друга, и они воют от боли, и всех охватывает жалость. Несчастные псы замолкают на миг и вновь завывают с еще большей силой. Крутятся и не могут расцепиться. Начинается шумная суматоха, смех и крики. Кто-то льет воду на собак, кто-то швыряет в них камень. Томер Брош ударяет ногой. Блондин извлекает из гитары несколько печальных звуков. Девица, сосущая палец, танцует вокруг псов, как в трансе, пока не хватает кобеля и что-то шепчет ему на ухо. Собаки отрываются друг от друга и убегают во тьму ночи. Девица разбрасывает в стороны руки, как светлая птица, почти летит, и волосы ее развеваются на ветру, Юваль говорит:
«Она уже набралась».
Какая сила в этом наркотическом трансе! Глаза Адас провожают парящую девицу до темного барака, который когда-то был жильем Лиоры и Рахамима, и снова она говорит себе: какая сила! Девица уже исчезла между бараками. Но взгляд Адас прикован к бараку Лиоры. Может, кровать там все еще покрыта бедуинским ковром, который Адас купила в Старом городе, в Иерусалиме? Когда закончилась Шестидневная война, Мойшеле и Рами вернулись в армию, Адас приехала к матери, чтобы в тишине, тайком выбрать между мужем и любовником. Взяла ее мать на арабский рынок, который теперь был открыт для евреев. Они кружили между прилавками и покупали все, что приглянулось матери, так же и бедуинский цветной ковер, красивее которого, по мнению матери, не может быть для постели молодой пары. Такой яркий веселый ковер печалил Адас, и она не накрыла им кровать в доме, который построил для нее Мойшеле, а дала в подарок Лиоре на свадьбу. Может быть, ковер и поныне там, постелен на кровати Юваля, мягкий для лежания на нем после того, как он курил гашиш с Бриджит. Мойшеле нет, и он никогда не видел этого купленного для него ковра. У нее же нет ничего мягкого, чтобы лежать на нем и согреть холодную душу. До того ей холодно, что она рыщет повсюду в поисках тепла, того самого, которым согревала холодное лицо Мойшеле. Адас похлопала по карману платья, где зашуршало спрятанное письмо, и решительно сказала Ювалю:
«Пошли».
«С удовольствием».
И они уходят в глубь чудной весенней ночи, распростершейся над цветущим двором кибуца.
Глава девятая
Темны дома среди деревьев во дворе кибуца. В ночной мгле горят всего три окна – одно в бараке, одно в строении под навесом, одно в столярной мастерской. Недвижно-белый свет неона подобен мертвому сиянию айсберга. Холодный свет в ночи колет глаза Адас, она сужает их в щелки, сжимает губы и печально думает про себя: Юваль тоже ведет меня навстречу этому хищно давящему свету.
Двор словно бы преследуем холодной устойчивостью безжизненного немигающего света. Иногда возникает человек в окне, и облик его увенчан тенями ночи и бледным остужающим светом. Адас нужна хотя бы искра живого огня и она говорит Ювалю:
«Умираю, хочу курить».
«А я бы съел холодный арбуз».
«Есть у тебя?»
«Ни того, ни другого».
Небо неспокойно, звезды и луна мигают. Белый свет в окнах заставляет Адас замедлить шаги, и она останавливается около фикуса, скрываясь в темноте. Даже в этой чудной ночи с Ювалем теребит душу холодный недвижный свет. В те, давние, дни горели здесь обычные лампочки, Господи, сколько времени прошло. Умерла Амалия и дядя Соломон больше не выходит ночами на прогулку. Вот, пришла она сюда с новым любовником, а встречает ее здесь прошлое светящимися окнами.
Адас хочет сбежать отсюда: лучше темнота ее дома чем мертвый свет этих окон. Юваль обнимает ее за плечи, и эти объятия заглушают слабый голос ее души: все наши беды случаются оттого, что от одной войны к другой мы забываем своих мертвых. В окне столярной мастерской Хаимке с метлой в руке. Адас проводит рукой по волосам. Ей холодно в эту жаркую ночь. Юваль вдвигает свое длинное тело между нею и Хаимке, но не может полностью заслонить свет в окне. Поворачивается Адас к фикусу спиной, отключившись от всего, что вокруг. Лицо ее хмурится. Юваль держит ее за руку, и она говорит:
«Пошли ко мне домой».
«Почему?»
«Так лучше».
«Но есть у меня для тебя сюрприз».
Он срывается места, бежит и тянет за собой Адас. Она не может от него отстать, она уже дышит с трудом, но он неумолим в своем беге. Ему все равно, что она уже бежит из последних сил. Они добегают до трактора. Хаимке с метлой исчез из окна. Адас дышит, как загнанная лошадь, и Юваль прижимает ее к трактору сильными руками. Она ощущает спиной укол какого-то металлического выступа, и вскрикивает от боли:
«Ты сошел с ума».
«Вовсе нет».
«Оставь меня».
«Нет».
Он сильнее прижимает ее, громко смеется ей в лицо. Смех летит через весь кибуц, между деревьями и брошенными предметами, он сотрясает пространство, улетает к горам на горизонте. Этот бесшабашный смех волнует душу Адас: повезло ей в эту ночь – обрела веселого юношу, воистину посланного ей судьбой. Адас тоже начинает смеяться, но он тут же оставляет ее и отдаляется. Вновь возникает неоновый свет в окне с Хаимке. Радость ее пресекается, и голос издалека, словно из могилы, доносится до нее через время: