Дикий сад
Шрифт:
Уловка с посланием желаемого результата не дала. Он лишь понял, что перехитрить того, кто знает, что ты пытаешься перехитрить его, невозможно. Свидетельства вины виделись повсюду, куда бы он ни смотрел.
Маурицио и Кьяра еще днем перебрались в дом над фермой. До приема оставалось два дня, и они хотели быть рядом, помогать с подготовкой. В порыве нехарактерного для себя великодушия — вызванного, без сомнения, отложенным эффектом принятия джина, — Гарри даже предложил освободить комнату, чтобы они смогли спать на вилле.
Поблагодарив за благородный жест, синьора Доччи заметила,
— Ферма принадлежит им, а пользуются они ею редко. Так что пусть поживут там.
— Мама права. Мы поживем там, — сдержанно сказал Маурицио.
— Тем более что другой возможности может и не представиться.
Все посмотрели на хозяйку, которая, выдержав подобающую важности момента паузу, продолжила:
— В следующем месяце я сама туда переберусь.
— Мама?.. — нахмурился Маурицио.
— Да-да, я выезжаю из виллы. А вы с Кьярой, надеюсь, въедете.
— Ты уверена, что хочешь этого?
— Разумеется. В следующем месяце. — Она скромно опустила глаза и добавила по-итальянски: — Извините, если ожидание немного затянулось.
Адам наблюдал за Маурицио, и увиденное совсем ему не понравилось: будущий хозяин виллы сдержал довольную улыбку, но его выдали глаза. Долгие годы ожидания заканчивались, преступление принесло наконец конкретные, ощутимые плоды.
Должно быть, Маурицио почувствовал что-то, потому что бросил взгляд на сидящего через стол гостя, и самодовольное выражение на лице мгновенно растаяло — его сменила та холодная непроницаемость, которую Адам уже видел в мемориальном саду, когда затронул тему братоубийства в Дантовой «Божественной комедии».
Маска оставалась на месте до конца обеда, и даже во время рассказа Адама о сделанных им открытиях — двое из присутствующих о них еще не слышали — на лице Маурицио не дрогнул ни один мускул. Интригующая повесть с супружеской изменой и убийством ничуть его не потрясла. Наоборот, выслушав ее, он похвалил Адама и задал несколько вопросов ради поддержания развернувшейся дискуссии.
Адам уже начал сомневаться в справедливости выводов, сделанных им в отношении этого человека, но к концу обеда, незадолго до того, как Антонелла собралась уезжать, случился примечательный эпизод.
Синьора Доччи высказала мнение, что увековеченное в саду убийство Федерико его жены и ее любовника стало в некоем смысле проклятием для семьи, бросило тень на судьбы последующих поколений и обрекло обитателей виллы на столетия несчастий, жестокостей и трагедий.
В какой-то момент лицо Маурицио сделалось мертвенно-бледным, а в чертах проступила смешанная с сожалением печаль.
— Очень интересно, — прокомментировал он.
Кьяра с удивлением взглянула на мужа и спросила по-итальянски, с каких пор он стал таким суеверным.
С тех самых, подумал Адам, когда оно, это проклятие, сняло с него ответственность за совершенное преступление. С тех пор, как оно позволило ему считать себя жертвой грандиозного плана, приведенного в действие далеким предком.
Потом Антонелла собралась уходить, и Адам с опозданием обнаружил, что совсем не уделил ей должного внимания. А ведь она
Маурицио и Кьяра тоже не стали задерживаться и вскоре последовали ее примеру. Адам заметил, что по пути к амфитеатру супруги остановились и поцеловались. Когда наконец и синьора Доччи объявила, что отправляется к себе, Гарри, вспомнив о чем-то, попросил ее задержаться на пару минут. Выскочив из-за стола, он убежал на виллу и быстро вернулся, но уже со своей потертой кожаной сумкой, из которой извлек нечто, завернутое в забрызганную краской тряпицу. Осторожно развернув тряпицу, он бережно и едва ли не благоговейно положил предмет на стол. Вещица была невелика — около фута в длину — и напоминала изящное полено.
— Собирался подарить Адаму, но теперь она ваша — примите в знак благодарности. А если не понравится, отдайте Адаму. Если и ему придется не по вкусу… что ж, тогда я просто застрелюсь. — Гарри нервно рассмеялся.
Только после этих объяснений Адам сообразил, что в старой тряпке лежит собственное творение брата. Наверное, понять это можно было и раньше, но видеть поделки Гарри такого масштаба ему еще не доводилось. Другие его работы превосходили данный образец по меньшей мере в три-четыре раза, а в случае с «гигантским механическим пенисом» и того больше.
Упомянутое изделие, созданное практически втайне от Адама, едва не довело братьев до открытого физического столкновения в студии Академии искусств в Бате во время первого — и последнего — визита туда Адама. Сваренное из «кусков восстановленного металла» — так Гарри величал обыкновенный металлолом, — оно представляло собой частично здание и частично машину и, по твердому убеждению Адама, являлось откровенно фаллическим.
В какой-то момент Адам с ужасом подумал, что преподнесенная синьоре Доччи вещица может быть макетом той самой скульптуры, своего рода ее миниатюрным двойником.
Опасения не оправдались. Ничего подобного в исполнении брата Адам еще не видел. Что это настоящее произведение искусства, стало ясно сразу, потому как первой его реакцией было сожаление: фигурка могла бы принадлежать ему, но не будет, если только от нее не откажется синьора Доччи. Впрочем, и эта слабая надежда растаяла, когда Адам взглянул на хозяйку виллы.
Статуэтка изображала существо, напоминающее человека, но лишь напоминающее. Установленное на скошенном основании, оно стояло на длинных и тонких стальных ножках, поднимавшихся к широкой, округлой груди, вызывающей ассоциации с тораксом насекомого. Кожа как таковая отсутствовала, ее заменяла рваная паутинка тонких стальных насечек, каждая не больше спичечной головки. Голова состояла из двух бесформенных стальных выступов. Хрупкие, как и ноги, руки поднимались над обрубками несуществующей головы и скрещивались в запястьях.