Дикий убийца
Шрифт:
Левин пожимает плечами, его рука все еще прижата к моей спине, помогая мне держаться прямо. Я обнаруживаю, что на самом деле не хочу, чтобы он двигал ею.
— Я полагаю, у них есть одежда для девочек, которую они наденут на вечеринку сегодня вечером. Я не знаю, что это влечет за собой. Я уверен, что она будет… скудной.
В его голосе слышится нотка легкомыслия, которая, я почти уверена, вынужденная, но я знаю, что так и должно быть. Он был бы взволнован идеей увидеть меня в неброской одежде после того, сколько он заплатил за меня. Я напоминаю себе, что он тоже должен играть свою роль. Все, что он делает, направлено на то, чтобы обезопасить нас обоих, пока мы не сможем выбраться отсюда.
— Я в порядке, — говорю я ему спустя еще несколько секунд. — Ты можешь сказать тому, кто собирается мне помочь, что я готова.
Левин бросает на меня мгновенный оценивающий взгляд, но затем кивает и встает, подходит к одной стороне комнаты и нажимает на что-то похожее на дверной звонок на стене. Через несколько секунд дверь открывается, и входит невысокая, худощавого вида женщина, одетая в форму обслуживающего персонала, уважительно кивает Левину, а затем направляется прямо ко мне.
— Пойдем, — говорит она мне, поднимая с дивана. — Пора готовить тебя к сегодняшнему празднеству.
Я оглядываюсь на Левина, когда она провожает меня к выходу, внезапно испытывая сильное желание остаться с ним. Он — единственное безопасное существо здесь, и я мельком замечаю то, что выглядит как обнадеживающее выражение на его лице, когда меня уводят. И все же этого недостаточно, чтобы замедлить внезапное, паническое биение моего сердца.
— Худшая часть позади, — тихо говорит мне женщина, провожая меня по коридору. — Теперь тебя купили, так что больше нечего удивляться.
Так ли это? Худшая часть, скорее всего, позади, если только нас не поймают. Левин не причинит мне вреда, и скоро я буду на пути в Бостон, подальше от лап Диего и любого другого мужчины, который хочет причинить мне боль от его имени. Но для всех остальных девушек…
Я почти уверена, что для них худшее только начинается.
— Мы красиво оденем тебя, чтобы у него не было шансов остаться недовольным, — продолжает женщина, ведя меня по коридору. — У меня есть как раз то, что нужно.
Кажется еще более ужасающим, что есть комната с одеждой, которая только и ждет купленных девушек, чтобы нарядить их после аукциона. Весь этот особняк кажется полным ужасов, и я знаю, что меня избавят от большинства из них, пока мы с Левином хорошо играем свои роли. Это вызывает во мне еще одну волну вины, как будто я чувствовала себя в камере. Почему я заслужила такой удачи?
Мои чувства были задеты тем, что другие девушки были так злы на меня, но теперь я могу лучше это понять. У меня был богатый отец, который спас меня, который мог купить услуги мужчины, а заодно и меня, чтобы вытащить меня отсюда. Я почти не сомневаюсь, что Левин сможет выполнить свою часть этой сделки, а это значит, что только я должна справиться, пока мы не сможем уехать. Это все, что мне нужно сделать, чтобы стать счастливицей, которую унесло от всего этого. Чувство вины ощущается почти так же сильно, как и страх, который был раньше.
— Вот и мы! — В голосе женщины слышна наигранная развязность, когда она ведет меня в комнату, явно предназначенную для переодевания, с большими шкафами, длинным туалетным столиком с зеркалом, на котором разбросаны косметика и средства для волос, и еще одним длинным столом, на котором разложены обувь и украшения. То, что у Диего здесь есть эти вещи, которые можно потратить на украшение женщин, купленных кем-то другим, еще одно показное проявление богатства.
Женщина поворачивается ко мне, когда я стою, застыв в центре комнаты.
— Ты хочешь, чтобы я выбрала, что тебе надеть, или ты сама хотела бы этого?
Идея выбора даже не приходила мне в голову. Я тяжело сглатываю, качая головой.
— Выбирай сама, — выдавливаю я, и она щелкает языком, как будто у нее есть мнение о том, что я только что сказала, но я не уверена, хорошее оно или плохое.
То, что она достает из шкафа, просто прелесть, то, что я никогда бы не могла представить, что буду носить вне спальни со своим мужем. Это длинное платье в греческом стиле из прозрачного шифона туманно-зеленого цвета, собранное в талии и ниспадающее складками спереди и сзади, которое только отвлекает глаза от созерцания мельчайших деталей моей обнаженной плоти. Оно разделено до талии с обеих сторон, оставляя меня обнаженной от бедер до пальцев ног, а вырез у него опускается до самой талии, оставляя глубокое и широкое v-образное декольте. Бока также открыты, фактически, единственные застежки на платье находятся на талии и плечах, где шифон собран на месте.
Женщина вешает его на стул, бесцеремонно стаскивая с меня шелковую комбинацию цвета слоновой кости, которая была на мне. Под ним на мне были только тонкие шелковые стринги, и она снимает их тоже, выбрасывая и то, и другое в мусорное ведро, когда тянется за шифоновым платьем. Я подозревала, что под ним на мне ничего не будет, но я не до конца понимала, что это значит, пока женщина не надела его мне на голову, и я не увидела себя в зеркале.
Я никогда ни о чем так не переживала. С одной стороны, это потрясающе. Я прекрасно смотрюсь в нем, этот цвет подходит к моей загорелой коже и черным волосам, и он выгодно подчеркивает мои стройные изгибы. Но это показывает гораздо больше, чем мне было бы удобно, для взора постороннего человека и мне придется надеть его на вечеринку, полную незнакомцев. Шифон, накинутый на мою обнаженную грудь и ниспадающий складками между ног, создает иллюзию того, что он скрывает мои соски и обнаженную кожу между бедер, пока я не пошевелюсь, и тогда любой наблюдающий сможет увидеть проблеск темных сосков и интимной плоти.
Все увидят меня такой. Левин увидит меня такой.
Последняя мысль не расстраивает меня так сильно, как должна была бы. Но первая ужасает.
У меня нет выбора.
— Мы оставим твои волосы распущенными, — решает женщина, прищуриваясь, обходя меня, осматривая. — И совсем немного макияжа. Просто что-нибудь, что можно подчеркнуть. Твои волосы и лицо уже красивы, нет причин делать слишком много.
Она толкает меня на табурет, и я сижу там, замерев, пока она суетится вокруг меня. Она втирает в мои волосы какое-то другое средство, от которого они пахнут цветами и сияют еще больше, чем раньше, взбивает их пальцами, затем наносит розово-золотистые тени для век и капельку туши для ресниц на глаза, а на губы наносит розовое пятно.
— Ты так прекрасна, — говорит она с довольной ноткой в голосе, прежде чем отступить к столу, уставленному туфлями и украшениями.
Когда она возвращается, с ней пара туфель телесного цвета на достаточно высоких каблуках с ремешками, чтобы платье не слишком волочилось по полу, оно длинновато для моего роста чуть ниже среднего, и серьги из розового золота с крошечными бриллиантами.
— Чуть-чуть блеска, — говорит она, заправляя их мне в уши. — Вот. Ты выглядишь как принцесса.
Я хочу укусить в ответ за принцессу. Я все еще мать вашу дочь Рикардо Сантьяго, и человек, который купил меня, собирается забрать меня домой. А вы все дураки, которые думают, что перехитрили моего отца, но это не так. Тем не менее, я крепко сжимаю слова за губами. Во-первых, это выдало бы всю уловку. Во-вторых, эта женщина ни в чем не виновата. Ничто из этого не так. Она делает свою работу, и, если у нее ничего не получится, она окажется в своем собственном ужасном положении. Я не могу сердиться на нее за то, что она пытается поддерживать оптимизм в этом доме ужасов.