Дикий убийца
Шрифт:
И я знал, что чувствует Елена.
Я не мог позволить этому зайти слишком далеко.
Я раздумывал, как далеко позволить моей руке скользнуть вверх по ее бедру, когда голос Диего заставил все это резко остановиться.
— Что ж, ты неплохо проводишь с ней время, не так ли? Собираешься лишить нас всех возможности наблюдать, как ты лишаешь ее девственности, за которую так дорого заплатил?
Я знаю, по какой гребаной черте мне приходится ходить. Другие мужчины здесь могут быть настолько обкурены, или пьяны, или поглощены
Я также знаю, что на земле нет ни одной гребаной вещи, которая убедила бы меня вот так лишить Елену девственности. Я вообще не могу заняться с ней сексом и жить после этого с самим собой, но я никогда не прощу себе, если позволю этому случиться вот так, на публике, ради удовольствия и забавы этих придурков. Какими бы ни были последствия, Диего не собирается принуждать меня к этому.
— Я собираюсь насладиться этим наедине, позже, — натянуто говорю я ему. — Я заплатил за нее столько не для того, чтобы торопить события.
Я чувствую, как напряжена Елена в моих объятиях, ее лицо отвернуто, чтобы ей вообще не приходилось смотреть на мужчину, который несет ответственность за то, что она здесь.
— Я бы скорее подумал, что тебе понравится унижать ее на глазах у всех. Заставлять девушку Сантьяго трахаться на глазах у всех врагов ее отца. Может быть, даже трахнуть ее в задницу, чтобы действительно убедиться, что от этой так тщательно охраняемой невинности не осталось и следа.
Он широко улыбается, пока говорит, облизывая губы, пока его пристальный взгляд скользит по ней. Меня охватывает внезапное, кровожадное желание оттолкнуть Елену, встать с дивана и душить этого человека, пока у него глаза не вылезут из орбит.
— Такого рода унижение на самом деле не то, к чему я стремлюсь, — говорю я ему, заставляя себя говорить скучающим тоном, как будто весь этот разговор мне наскучил, а не как будто я хочу убить его всеми возможными способами, которые я знаю. — Мне нравится получать удовольствие более приватно. Я не такой эксгибиционист, как другие твои гости.
Выражение лица Диего не меняется.
— Так почему ты вообще здесь, на моей вечеринке?
В его голосе слышится резкость, которая, я знаю, означает, что я хожу по тонкому льду. Он не обязательно подозревает меня, пока нет, но он недоволен тем, что я лишаю его того, на что он надеялся от всего этого представления — возможности наблюдать, как дочь Сантьяго плачет перед ним, когда ее насильно лишают девственности. Я сделал его очень богатым человеком, но подозреваю, что он хотел этого больше, чем денег.
Что делает меня еще более довольным тем, что он, блядь, этого не получит.
— Я не мог проигнорировать твое гостеприимство. — Я натягиваю на лицо самую приятную улыбку, на которую только способен. — К шансу посидеть в роскоши с хорошей выпивкой и красивой девушкой на коленях нельзя относиться легкомысленно. Я просто предпочитаю закончить наедине. Я хочу провести с ней время. Заставить ее умолять
— …удовольствии — заканчивает Диего, и по тому, как он это произносит, я могу сказать, что мне ясно, что он думает, что мы нашли какую-то общую почву, что-то, что он может понять. — Что ж, мне жаль, что я не получу удовольствия от просмотра. Но ты заплатил достаточно. Бери ее, как тебе заблагорассудится.
Он хлопает меня по плечу и уходит.
Я вижу, как Елена вздрагивает в моих объятиях, когда он уходит, почти падая мне на грудь.
— Сколько еще? — Шепчет она, и в этот момент я задаюсь вопросом, не были ли все ее реакции, все это время, просто игрой ради тех, кто нас окружает.
От мысли, что это может быть правдой, мне становится еще хуже. У меня мурашки бегут по коже при мысли, что она, возможно, ненавидела каждый момент этого, и мне хочется поднять ее и поставить со своих колен. Но мы пока ничего не прояснили.
— Еще немного. Может быть, час, а потом все начнут расходиться.
Моя рука поглаживает ее бедро, пока я говорю, и я смотрю на свой пустой стакан из-под текилы.
— Сделаем перерыв, — говорю я ей. — Достанем еще напитков, а потом будем тянуть время, сколько сможем.
Я вижу намек на облегчение на ее лице. Я осторожно помогаю ей подняться, но в тот момент, когда она снова встает на ноги, я вижу, как ее взгляд опускается вниз, а щеки горят так ярко, что, кажется, вот-вот загорятся. Достаточно одного взгляда на перед моих брюк, пропитанных ее возбуждением, чтобы понять, почему она так смущена.
— О боже. — Она прикрывает рот рукой и отводит взгляд. Я вижу намек на слезы унижения в ее глазах и притягиваю ее ближе, не желая, чтобы кто-то еще видел.
— Здесь нечего стыдиться, — тихо говорю я ей, ведя к бару, не желая оставлять ее одну в комнате, полной охваченных похотью мужчин. — Это естественная реакция, Елена.
— Здесь? Серьезно? — Ее голос похож на панический писк. — Я думала, ты не заметишь…
— О, Елена. — Я указываю на бармена, который вспоминает, что я заказывал раньше, и начинает наливать, подталкивая к ней еще один бокал шампанского. — Я заметил. Я мог слышать тебя. Чувствовать тебя. Я знаю, каково это, когда женщина возбуждена.
Ее лицо становится еще краснее, если это вообще возможно, и я вижу то, что выглядит почти как вспышка боли в ее глазах. Я не уверен почему, мысль о том, что я был с другими женщинами, не должна ее беспокоить. Не похоже, чтобы между нами что-то было по-настоящему, и, кроме того, она же наверняка знает, что я почти на двадцать лет старше ее? Ей не нужно знать, что я трахался во всех странах, в которых когда-либо ступала моя нога, но она не может думать, что я такой же девственник, как и она.
— Тут нечего стесняться, — мягко повторяю я, беру свой напиток и веду ее обратно к другому свободному дивану. — Но, если тебе от этого станет лучше, мы сделаем это немного по-другому.
Я сажаю ее рядом с собой, ее ноги лежат у меня на коленях, драпировка ее платья скрывает беспорядок, который она устроила с передней частью моих брюк. Я просовываю свободную руку ей под юбку, лаская внутреннюю поверхность бедра, но для любого, кто смотрит, я с таким же успехом мог бы ласкать ее пальцами.