Дикий убийца
Шрифт:
Даже думать об этом не смей. Не сейчас. Не сейчас, блядь.
Я провожу рукой по ее подбородку, мой большой палец касается ее нижней губы, скулы, моя рука обхватывает ее затылок. Ее волосы струятся, как шелк, сквозь мои пальцы, и в тишине комнаты, нарушаемой только ее учащенным дыханием и моим, клянусь, я слышу стук собственного сердца.
Или ее.
Я вижу, как расширяются ее глаза, когда я наклоняю голову, и слышу ее прерывистое дыхание. Я чувствую, как ее руки касаются моих боков, обводят вокруг, прижимаясь к моей спине, прижимая меня ближе, когда мои губы касаются ее. Лучший первый поцелуй, чтобы стереть последний.
Сначала мягко. Ее нижняя губа, полная и мягкая, прижата к моей. Мой нос касается ее носа. Нежно, немного настойчиво, но не слишком. Я позволяю ей чувствовать тепло моего дыхания на ее чувствительном рту, мою руку, обнимающую ее сзади за шею, за талию, прижимая ее к себе. Оберегая ее.
Я чувствую, как она вздрагивает, чувствую, как она задыхается. Ее губы приоткрываются под моими — сигнал углубить поцелуй. Чтобы снова коснуться своими губами ее губ, прежде чем надавить сильнее, тверже, мой язык скользит по ее шикарной нижней губе, толкаясь внутрь. Пробуя ее на вкус, шампанское все еще играет у нее на языке, и, черт возьми, на вкус она как гребаный рай.
Я хочу попробовать все остальное от нее. Я хочу, блядь, утонуть в ней, пока моя кровь не забурлит вместе с ней, пока я не узнаю каждый гребаный стон и вскрик, которые она может издавать, именно так, как она стонет в этот момент, мягкий звук на грани того, чтобы свести меня с ума, когда она выгибается навстречу поцелую, ее язык скользит по моему, мягкий, быстрый и жадный. В этот момент я знал, что она позволит мне зайти в этом настолько далеко, насколько я позволю этому зайти.
Я должен остановиться. Делать то, что правильно. Удерживать себя от погружения в нее, в сладостной жажде ее поцелуя, потому что если и есть что-то, чему научила меня моя забытая богом жизнь, так это то, что все, что такой мужчина, как я, может сделать с такой женщиной, как Елена Сантьяго, это разрушить ее.
Ты разрушил жизнь одной женщины, желая ее. Любя ее. Больше, блядь, так не делай.
Это напоминание делает свое дело. Я отстраняюсь, прерывая поцелуй, отрываясь от нее одним усилием воли, когда отступаю назад, стиснув зубы от желания, горящего в моих венах, угрожающего превратить меня в ничто.
— Я надеюсь, что так было лучше, — говорю я ей, и я имею в виду каждое гребаное слово из этого. Но я не могу смотреть на нее ни секунды дольше, не могу оставаться в комнате ни секунды дольше, иначе я сделаю с ней все, что захочу, и тогда мы оба пропадем.
Поэтому вместо этого я разворачиваюсь на каблуках, игнорируя выражение ее лица, врываюсь в ванную и захлопываю за собой дверь.
13
ЕЛЕНА
Я никогда в жизни не была так смущена и дико возбуждена одновременно.
Что, черт возьми, это был за поцелуй?
Я подношу пальцы к губам, рука дрожит, когда он стремительно уходит. Я надеюсь, что так было лучше, сказал он. Так и было. Намного лучше, чем моя собственная неуклюжая, неловкая попытка поцеловать его. Я была так унижена, особенно если учесть тот факт, что я неправильно его поняла. Я думала, он имел в виду, что сегодня нам придется спать вместе, чтобы нас не застукали. Это был мой способ заставить его чувствовать себя лучше, а не так, как если бы он меня принуждал. На данный момент я абсолютно уверена, что Левин никогда бы ни к чему меня не принудил. Это странным, окольным путем заставило меня хотеть его еще больше.
А потом он поцеловал меня… вот так. Вторая попытка. Первый лучший поцелуй для меня, я полагаю, думал он. Но зачем?
Я стою, застыв, мои губы все еще покалывает от его поцелуя, меня переполняет замешательство, я смотрю в том направлении, куда он ушел.
Чего я на самом деле хочу от него?
С точки зрения здравого смысла, я знаю, что для меня вообще не имеет смысла хотеть, чтобы он был моим первым, особенно в данных обстоятельствах. Он не только довольно прилично старше меня, но и отвечает за то, чтобы доставить меня в безопасное место. Предполагается, что он мой телохранитель, а не любовник. Если бы я хотела иметь кого-то по своему выбору, я должна была бы хотеть кого-то ближе к моему возрасту, больше похожего на меня, больше похожего на человека, которым меня воспитывали. Не опасный возрастной мужчина с неопределенным прошлым и склонностью к насилию, которому поручено сделать все необходимое, чтобы обеспечить мою безопасность и доставить меня к моей сестре в Бостон.
Я особенно не должна хотеть его сейчас, вот так, в особняке Диего Гонсалеса, в окружении спален, в которых несколько десятков других мужчин наслаждаются женщинами, которых принуждают быть с ними. Я даже не смогла бы возбудиться при таких обстоятельствах. И все же… Особенно здесь, кажется, что остального мира больше нет. Как будто есть только эта комната, я и Левин.
И мой рот все еще горит от его поцелуя.
Все, что я знаю о любви и сексе, я знаю из своих книг. Из любовных романов, в которых описываются сценарии, столь же опасные и чреватые, как этот. Я знаю, что это часть всего, что я романтизирую все это, романтизирую его, и все же, когда я ложусь в постель, все еще кутаясь в шифоновое платье, мое тело все еще пульсирует от возбуждения, с которым я не могу бороться.
У меня такое чувство, что я просто жужжу от этого, вылезаю из кожи вон. Я чувствую, как бьется мое сердце, как пульс отдается в горле, и несколько секунд лежу неподвижно, гадая, выйдет ли он из ванной.
Свет под дверью продолжает гореть, но она не открывается.
Моя рука скользит вниз под одеяла, которые я натянула на себя.
Мне нужно что-нибудь. Мне нужно освобождение. Я отодвигаю шифон в сторону, обнаруживая обнаженную кожу под ним, мои зубы впиваются в нижнюю губу, когда я задыхаюсь, когда мои пальцы скользят между набухшими, чувствительными складками. Кончик моего пальца касается моего клитора, скользя по горячему возбуждению, и мне приходится бороться с тем, чтобы не застонать, когда моя голова откидывается назад.
Я всю ночь задавалась вопросом, собирался ли он сделать это. Если бы он только поднял руку чуть выше и коснулся меня здесь, где у меня болело весь вечер, я нажимаю пальцем вниз, немного сильнее, двигая им взад-вперед маленькими кругами, добиваясь облегчения, в котором я так отчаянно нуждаюсь.
Что, если он делает то же самое?
Образ в моей голове возникает мгновенно, мысль о Левине, стоящем в ванной, обхватив рукой свой член, когда он лихорадочно поглаживает его, представляя меня. Я думаю о возбуждении, которое оставила на его брюках ранее, и чувствую прилив желания вместо стыда, задаваясь вопросом, возбудило ли его это. Понравилось ли ему, что я стала такой влажной.
То, как он поцеловал меня некоторое время назад, наводит на мысль, что так оно и было.
Я сдерживаю очередной стон, потирая пальцем свой клитор, представляя, что это его пальцы. А еще лучше, его язык. Я представляю, как он, такой же влажный и горячий, как я прямо сейчас, скользит по моей ноющей плоти, и мне так сильно хочется узнать, каково это было бы. Я хочу знать, каково это, когда он заставляет меня кончать своим языком, своими пальцами, своим…
Моя другая рука скользит вниз, кончиками пальцев раздвигая мои складки, и я представляю, как он видит меня такой: раздвинутые ноги, мое платье запуталось вокруг меня, голова запрокинута от удовольствия. Я представляю, как он тихо стонет, наклоняясь вперед, его член становится твердым, как камень, когда он смотрит на меня и шепчет, какой красивой я ему кажусь. Я провожу пальцами по своему входу и представляю, что это его толстый член, прижимающийся ко мне, на грани проникновения внутрь. На грани того, чтобы показать мне, каково это, в самый первый раз.