Диктиона и планета баларов
Шрифт:
Нет, чёрный жрец не глуп и не прост. Он не наивен. Он знает, что силы противника имеют предел. Не силы Воина, Питаемые Звёздным огнём, а силы человека, страдающего от одиночества и необходимости делать нечто, противное его принципам.
Сейчас его мучило одиночество. К счастью, к нему перестали приводить знойных танцовщиц, и вместо них прислали глупенькую, хорошенькую Туру. Они уповали на то, что родство их природы означает и родство душ, но тут они ошиблись. Тура всю жизнь прожила среди баларов, мыслила как они и терзалась комплексом неполноценности из-за отсутствия хвоста. А тут ещё
— Ну, хоть бы одного человека… — пробормотал он, закрыв глаза. — Одного нормального человека, с которым можно было бы нормально поговорить…
II
Кроме него, Туры и нескольких невольниц в гареме покойного Брамона, людей на планете не было. Быть может, его мольба и была услышана кем-то за бордовым пологом горячего неба, но исполнить её… Блуждающие Боги распоряжаются только Воинами, а Воину здесь больше нечего делать. Правило «один — на одного, двое — на двоих» должно соблюдаться. Но есть и другое правило «страдание — не слабость, это сила, порождающая Добро». Может эта ночь и кончилась бы иначе, если б не почувствовал этой бесконечной усталости молодой король баларов, и не лопнуло бы терпение у прекрасной воительницы Вим.
Она не спала уже вторую ночь. Она просто не могла заснуть, чувствуя, что совсем рядом, за несколькими перегородками находится он, враг её народа, её враг, заточивший её в своём Дворце и коварно выжидающий подходящего момента, чтоб нанести свой удар. Она не сомневалась в его замыслах. Уж слишком выразителен был взгляд, который он бросил на неё на площади. Он так же похотлив, как и все теплокровные, но более коварен и жесток.
Днём она не подпускала его к себе близко, обжигая взорами, полными презрения и ненависти. Впрочем, он лишь усмехался, наверно, думая, что его час недалёк. А ночью она ворочалась на теплом песке, то и дело, взрывая его когтями, чтоб нащупать узкий бронзовый кинжал. Когда уезжал отец, она успокоила его, заверив, что ей ничего не угрожает, но сама она вовсе не была в этом уверена. Она вздрагивала от каждого шороха и ждала, предвкушая миг, когда вонзит тонкий клык своего оружия в тело ненавистного врага.
Она была молода, но уже участвовала во многих битвах наравне с мужчинами. Она была отважна и нетерпелива. Устав ждать, она решила сама шагнуть навстречу своей судьбе.
Соскользнув с песчаного ложа, она набросила на тело тёмное покрывало и, сжав в хвосте, спрятанном за спиной, свой кинжал, отодвинула перегородку и вышла из своей комнаты. Во Дворце было тихо. Все спали. Она беспрепятственно дошла до покоев короля, заготовив какую-то фразу для стражников, но оказалось, что стражников возле дверей нет. Они открылись очень тихо, и она тенью прокралась в логово инопланетного существа, поработившего её мир.
Здесь чуть слышно журчала вода, подозрительная жидкость жидкостей, тонкая, текучая и неуловимая, без которой, как говорят, теплокровные жить не могут. Беззвучно ступая, Вим подкралась к ложу. Она не собиралась убивать его спящим. Это было бы недостойно. Она всё равно разбудила бы его, чтоб объяснить, кто и за что лишает его жизни. Но ложе было пусто.
—
Она резко обернулась. Он даже не смотрел на нее. Он сидел на бортике бассейна с жидкостью жидкостей, окутанный непривычным голубым светом, который заставлял светиться его странное легкое одеяние. Она смело подошла к нему, сжимая под покрывалом свой кинжал.
— Зачем ты пришла? — не поднимая головы, спросил он. — Заслуживаю я хотя бы ночью покоя? Могу я побыть один? — в его голосе было что-то странное, какой-то надлом, и чистый звучный тембр был слегка расколот хрипотцой. — Уходи. Я устал от вас.
— Устал? — усмехнулась она. — Зачем же ты пришёл сюда? Кто звал тебя?
— Вы… Я пришёл, чтоб испить свою чашу, и я пью её, хотя лучше б пил что-нибудь поприятнее. И сейчас я устал, — он поднял, наконец, голову и взглянул на неё. — Может, король устать или нет?
— От чего? — спросила Вим, и голос её предательски дрогнул. В его глазах, в странных глазах чуждого существа застыла даже не усталость, а настоящая боль, глубокая, странная, ранящая и её душу.
— От чего? — он усмехнулся. — От одиночества, от отчаяния, от любви, которую не могу выразить, и она, переполняя меня, давит на сердце. От вашего красного неба и песка, от собственной кожи, которая становится чужой. И от вашей ненависти, которую вы даже не пытаетесь скрыть…
— Но ты тоже ненавидишь нас! — выпрямилась она, стиснув кинжал.
— Нет, — вздохнул он. — В вашем мире зеркал, где ненависть порождает ответную ненависть, я — не зеркало. За что мне ненавидеть вас? За то, что вы травите меня своей парфюмерией, ограничиваете мою свободу, пытаетесь кормить всякой дрянью и оплетаете интригами? Или за то, что на протяжении тысячелетий мои предшественники в отместку за всё это тянули из вас соки, гнали вас на бойню здесь или на Диктионе? Зло порождает зло. Я слишком хорошо это знаю, чтоб продолжать этот процесс. У меня нет к вам ненависти. Я даже пытаюсь вас любить, но это очень сложно. Да и что сделает эта одна маленькая любовь в океане вражды?
Вим молча смотрела ему в глаза, пытаясь уловить фальшь, но не видела её. Она не могла поверить в его искренность, но и лжи не чувствовала.
— Ты мне не веришь. Ещё бы! — он снова усмехнулся. — Ты же явилась сюда с кинжалом, чтоб заколоть меня. Ради бога! Действуй! Это ничего не даст, кроме того, что ты причинишь мне некоторую боль, но я не стану сердиться.
Длинный хвост, оплетающий тонкую рукоятку кинжала, появился из-под покрывала девушки. Король спокойно смотрел на хищное зазубренное лезвие. «Пожалуй, это будет больнее, чем я думал». Но хвост разжался, и оружие упало к его ногам.
— Я всегда успею убить тебя, — произнесла она. — Сперва объясни мне, о какой любви, переполняющей тебя, ты говорил? Разве вы умеете любить?
Он улыбнулся, и на его лице появилось мечтательное выражение.
— Любовь — это сущность нашей жизни. Я б не согласился жить, если б её у меня не было.
— Ты наверно не того вида, что те, другие…
— Может быть.
— Ты любишь женщину? Такую же, как ты?
— Да.
— Она красива?
— Очень.
— И она любит тебя?