Димитрий
Шрифт:
Старые и малые, вооруженные дрекольем и топорами, бежали в пыл сечи. Из окон, с кровель на ляхов сыпались камни, чурки, дрова. Капитан Маржерет с французскими наемниками отбил восставших, как вдруг раздался крик:
– Огонь!
Пылал дом тушинского и польско-думского приспешника Михайлы Салтыкова. С кровли его терема ветер бросал пламя на соседние постройки. Набат катил тугими волнами. Белый город пылал. Москвичи перестали сражаться, тушили. Наступила ночь, разрываемая пламенем.
Гонсевский совещался с Думой и решил выжечь изменников
Гонсевский вышел из Кремля с поляками и иностранными наемниками на Неглинку и зажег посад, Деревянный город и предместья. В огне и пламени поляки и иже с ними поднимались на Сретенку и Мясницкую улицу вытеснять Димитрия (Пожарского). Москвитяне рубились, не давая зажигать. Пожарский был ранен и упал от ран.
Москва тухла, поляки поджигали. Так два дня. Громада золы на двадцать верст в окружности дымилась смрадом и туманом. Погребальными остовами высовывались кресты церквей, печные трубы, стены. Поляки лазали среди пожарища. Выносили из останков домов утварь, рыли погреба, ища серебро и золото, жемчуг, камни, тащили дымящиеся ткани. Врывались в разрушенные церкви и обдирали оклады с икон, на смех рядились в священнические ризы. Привычно расхитили винохранилища. Упивались венгерским и мальвазией, резались на перевернутых иконах в карты и зернь. Проигрывали московских малышей в любовники. Разворовали казнохранилище. Стреляли по иконам и крестам жемчугом.
Патриарха Гермогена свергли и заточили на Кирилловском подворье. Грека расстригу Игнатия вывели из Чудовской обители и надели на него Гермогенов клобук.
На Пасху в Кремле уже молились за царя Владислава.
Грязные провоевали Смутное время в отряде Андрея Просовецкого, которого, кто – за, называет воеводой, кто – против, атаманом. Матвей не подался с ним из Пскова в Суздаль. Был зашиблен в случайной стычке, неловко упал с лошади, да и устал воевать. Сыновей тоже не отпустил.
Когда убили под Калугою Димитрия, необычная пьяная мысль разорвала пелену Матвеиных разрозненных размышлений. Матвей думал не о родине, о ней, кроме заточенного Гермогена, мало кто имел досуг, а как удавались деяния Димитриев, как осенивались они сильной верой. И вот сугубо поддав с некоторыми товарищами, также отставших атамана, он провозгласил себя сначала в шутку, потом в серьез: вновь чудесно спасшимся Димитрием. Да, другого – иерейского сына зарезали в Угличе, немца убили в Кремле, немцем выстрелили из пушки, татарину отрезал голову Петр Араслан.
История предположила третьим Димитрием московского дьяка Матюшку или Сидорку, путая Матвея с правой рукой его – сыном Исидором. Не разоблачал ли Василий Шуйский первого Димитрия Отрепьевым? Нет достоверности. Немного доказательств в пользу: разве, убили Димитрия - и куда-то делся Отрепьев. Про второго Димитрия говорили, то он литвин Богдан, то крещеный или некрещеный еврей, то сын Курбского, то друг путивльского
Третий Димитрий сел в Ивангороде, взял Вороночь, Красный, Заволочье. Подошел к Пскову, угнал и съел с бандою стадо подгородных коров. Псков склонился перед Матвеем!
Только 28 марта по рязанской дороге Прокопий Ляпунов подошел к столице. Атаман Просовецкий прискакал по Владимирской дороге. По смоленской дороге против них пришел Ян Сапега. Гетман встал на Поклонной горе, объявил себя за пару миллионов другом московитов. Денег Сапеге не дали, и он напал на ополченцев в Лужниках. Польских охотников разбили, и они ушли Переславль и Александрову слободу грабить.
В Москве поляков и стрельцов Гонсевского теснили по Москве – реке и Яузе. Баталии были упорные. Два месяца потребовалось на очищение укреплений на Козьем болоте, Никитской и Алексеевской башен, Тресвятских, Чертопольских и Арбатских ворот. С поднятыми руками вышли из семиконечной Китайгородской башни четыре сотни ляхов.
После пятидневной осады атаману Заруцкому сдался Девичий монастырь с гарнизоном в две роты ляхов и пятьсот немцев. В монастыре наткнулись на подружек – ливонскую экс-королеву Марию Владимировну Старицкую и Ксению Борисовну Годунову. Казачье разоблачило вдов и пустило по кругу.
Война в Москве лишила полномочий московских посланцев. Филарета и бывших с ним король распорядился сплавить ладьями в Киев до срока.
Двадцать месяцев тянулась смоленская осада. Завершения не виделось. В Смоленске осталась пятая часть изнуренных голодных защитников, они держались. Беглец Андрей Дедишин указал полякам слабое место: на скорую руку возведенную новую стену взамен пальбою обрушенной. 3 июня пушечным ударом ту стену разрушили, и поляки ворвались.
Бились в развалинах, на стенах, в улицах под погребальную колокольную музыку. Смоляне умирали со славою. Враг продирался к храму Богоматери, где заперлись лучшие жители и купцы с семействами. В подвале хранились богатства и порох. Не было спасения. Смоляне зажгли порох и взорвались, не сдавшись. От страшного взрыва с громом и треском неприятель остановился. Видели воеводу Шеина, стоявшему с окровавленной саблей на высокой башне. Шеин хотел умереть, но смягчился слезами жены и малолетних дочери с сыном. Сдал саблю польскому командующему Потоцкому.
Шеина сковали, пытали, есть ли еще казна. Отправили в Вильнюс с архиепископом Сергием и воеводой князем Горчаковым, четырьмя сотнями детей боярских пленниками. Король взял себе сына Шеина в заложники, гетману Льву Сапеге отдал юную дочь.
В Смоленске погибло семьдесят тысяч россиян. Сигизмунд потерял треть войска. Король праздновал Пиррову победу. Наградил Потоцкого Каменецким старостовством, остальных воевод – медалями с изображением горящих смоленских стен.