Димитрий
Шрифт:
Пока суть да дело, в ночь на 22 сентября 1610 гетман Жолкевский приказал обернуть копыта коней. Со свернутыми знаменами, подвязанным оружием, без разговора поляки въехали в Кремль. Утром Москву поставили перед фактом: Боярская дума – голова государства, полк Жолкевского – ее мускул. Ляпуновых и вече обвели вокруг пальца.
Гетман Жолкевский поселился в злосчастном доме Бориса. Как во времена Феодора Иоанновича туда стали являться знатные просители. Подобно Борису, Жолкевский ничего не обещал, однако, все вершилось его снисходительностью. Годунов правил именем царя Феодора, гетман – королевича Владислава.
Жолкевский одарил председателя Думы Мстиславского вновь возвращенными чинами конюшего и царского слуги. Выдал из московской государственной казны десять тысяч золотых переменчивому воинству Яна Сапеги на удаление в Новгород – Северскую землю. Вопреки желанию бояр отослать низверженного Василия на Соловки, удержал его в ближней Иосифовской обители на случай размена. Бывший посол Речи в Московии и секретарь Димитрия I-го Александр Гонсевский принял команду над восемнадцатью тысячами кремлевских стрельцов. Дума правила именем, поляки – фактом. Восьмидесятилетний патриарх Гермоген не принимал лжи, но ему дозволили анафемаствовать в храме Успения открыто.
Московские то ли послы, то ли аманаты, прибыли под Смоленск 12 октября. Главным своим делом, после ратификации договора, они считали привезти в Москву крещеного в православие Владислава, шестнадцатилетнего отца сирот. Владислав был в Литве, и польские переговорщики взялись убеждать московитов, что для начала патриарх Филарет должен уговорить смоленского епископа призвать защитников города сдаться, сложить оружие и выйти из стен. Ведь Филарету и смоленскому епископу предстоит крестить Владислава! Смоленск упорствует не за центральную власть, но за Димитрия. Поляки и московиты теперь заодно, поэтому смолянам сам Бог велит преклонить колена. Дальше больше: по младости королевичиных лет паны предлагали присягать и Владиславу, и Сигизмунду при нем.
Московиты изумились:
– Мы согласились на Владислава, а не на Сигизмунда. Вы, избрав шведского принца в короли, не целовали креста его покойному отцу Иоанну.
– Сравнение нелепое, - отрицали ляхи. – Шведский монарх Иоанн не спасал нашей республики, как ныне Сигизмунд спасает Московию. Возвратив под корону Речи Смоленск, древнюю собственность Литвы, государь пойдет к Калуге истреблять гнездо Димитрия. Успокоит Москву, где еще не все жители усердствуют королевичу, где много людей зломысленных и мятежных. Сигизмунду и унизительно принуждать Димитрия. Король прикажет гетману Жолкевскому схватить злодея.
Упорствуя, москвичи зачитали панам договор с Жолкевским. Поляки улыбнулись и потребовали один миллион злотых в уплату войскам короля и Яна Сапеги.
Послы возмутились:
– Не за осаду ли Лавры платить нам Сапеге?! Разорение городов и сел? Убийство людей, расхищение состояния?.. Дает или нет король сына на престол московский?!
– Жалует, - отвечали поляки.
Филарет, Голицын, Мезецкий и дьяки встали, поклонились до земли. Изъявляли радость, славили Сигизмундову мудрость и будущее счастливое царствование Владислава.
Канцлер Лев Сапега зачитал польско-литовские кондиции: в крещении и женитьбе королевича волен Бог и сам Владислав. Он обязуется не сноситься в вере с папою. Смертная казнь для отступников греческого исповедания в Московии утверждается. Владислав без посторонних решит, кому из поляков быть при нем. Король дает сына в цари при условии смирения Смоленска и всей России. Сигизмунд хочет Смоленска не для себя, но для сына, которому оставит в наследство и Польшу, и Литву. При одобрении Думой и Сеймом Москва может стать третьей частью польско – литовской унии.
Паны горячились:
– Пеняйте на себя! Не зовете склониться Смоленск, конец ему! На вас пепел и кровь его жителей.
В Смоленске отвергали подъезжавших к стенам переговорщиков и не сдавались. Поляки шли на приступ за приступом. На головы ляхам лились смола и вар, полыхала сера, кидались камни. Сыпались искры выкидывавшего ядра и бомбы пушечного пороха. Взбиравшихся по лестницам настигали не исключительно пики, но и плевки. Осажденный голодный город лишился связи со страной. Тут не знали, победил ли Димитрий, сохранен ли Василий. Ведали одно: не хотят поляков и умрут на том. Вашему отцу и сыну не устоять перед нашей Богородицей.
Тщеславие доводит до беды: вызванный королем гетман Жолкевский привез в смоленский стан низложенного Василия и двух его братьев, военных пленников.
Жену Василия не взяли – отправили в Суздальскую девичью обитель. Зато разрешили князю Дмитрию ехать с супругой Екатериной, пусть посмотрят на дочь грозного Скуратова. Немало Малюта литовцев перебил и по тюрьмам и в поле. Кровь их да падет на дочь!
И вот торжественный день. Полководец Жолкевский под визг труб въезжает в королевскую ставку с ведомыми за колесницей варварскими царем и боярами. Улыбка застыла на мертвенном лице Василия. От него требуют поклониться сидящему на походном троне Сигизмунду.
Василий дрогнувшим голосом отвечает:
– Царь Московский не кланяется королям. Судьбами Всевышнего я - пленник, но взят не вашими руками, выдан моими подданными изменниками.
Вне русских ушей король поблагодарил Жолкевского за взятие Москвы и пленение венценосца. Гетман убеждал Сигизмунда и бежать прямолинейности, подтвердив договор Девичьего поля. Но упорство Смоленска уязвляло воинский талант короля перед гетманом. Отчего упорствует глупый город? Город не признает Владислава, перед которым склонилась Русь? Изобретательный ум Сигизмунда создал новый аргумент, почему должен пасть Смоленск. Город нужен ему залогом для безопасного сообщения войска с Литвой.
Верноподданному Жолкевскому не оставалось другого, как встать на королевскую сторону. Не с московитами же против короля идти! Гетман стал давить на послов: пусть скорее уговорят своих в Смоленске.
Послы попросили дозволения списаться о Смоленске с Боярской Думой. Им отказали. Сослались на безотлагательность. Филарет и Голицын позвали из Смоленска делегатов.
Смоляне приехали. Поляки им тут же показали низверженного Шуйского. Ляхи склоняли Шуйского убеждать смолян сдаться, ссылаясь на бесполезность жертв, раз под поляками столица.