Дин Рид: трагедия красного ковбоя
Шрифт:
Заметив во взгляде Дина немой вопрос, Винчини попытался объяснить свою мысль более подробно:
– Нынешняя ситуация в Европе открывает перед русскими прекрасные перспективы. Возьми ту же Францию. Ее президент де Голль идет на сближение с Москвой и выводит свою страну из НАТО (это случилось в 1966 году. – Ф. Р.). В мае этого года сначала во Франции, а потом и в других европейских странах проходят студенческие бунты, которые ясно указывают на то, что молодежь проникнута левыми идеями. На ее знаменах нарисованы Ленин, Че Гевара и Мао. Авторитет Советского Союза в глазах мировой общественности взлетает на невиданную высоту, поскольку СССР идет в авангарде прогрессивного движения: выступает против войны во Вьетнаме,
– В твоих словах есть резон, однако это всего лишь слова, – после некоторой паузы, понадобившейся ему, чтобы обдумать слова собеседника, произнес Дин. – Реальность же может сложиться совершенно иначе, и реформы в Чехословакии могут стать тем детонатором, который взорвет Восточный блок. Такие взрывы уже были: в 48-м в Югославии и в 56-м в Венгрии. Тогда русским удалось с ними совладать. Но третий взрыв может стать роковым.
– Значит, ты против реформ? – не скрывая своего раздражения, спросил Винчини.
– Я не против реформ как таковых, но чехословаки в своих действиях слишком радикальны. Они выдвинули идею создания Национального фронта, в который войдут несколько партий, но руководить им будут коммунисты. Но где гарантия, что эти партии потом не оттеснят коммунистов от власти? И русские вполне справедливо могут опасаться подобного поворота.
– Я же говорил, что у русских есть множество рычагов воздействия на внутриполитическую ситуацию в Чехословакии. И радикализм пражских политиков можно контролировать без военного вмешательства. А если они применят силу, то окончательно отпугнут от себя тех западных политиков, кто выступает за «австриизацию» Европы, за отрыв ее от Америки. Франция уже вышла из НАТО, а значит, точно так же могут поступить и другие европейские державы, если Москва проявит разум и гибкость в чехословацком вопросе. Но если она пошлет в Прагу армию, то все эти планы будут похоронены.
После этого разговора Дин понял, что их взгляды с Винчини на события в Чехословакии диаметрально разнятся. Несмотря на то что в словах Винчини были определенный резон и логика, однако все они перечеркивались одним доводом: поспешностью, с которой чехословаки хотели реформировать свою страну. Радикализм пражских реформаторов наводил Дина на мысль, что все эти перемены в итоге приведут к неминуемой западнизации Чехословакии. Конечно, социализм, который строили в Советском Союзе, не вызывал у Дина безоговорочного восторга: он находил в нем массу недостатков и даже пороков. Но в то же время он понимал, что любая попытка выйти из-под влияния Москвы сыграет только на руку ее врагам, у которых наверняка возникнет соблазн расширить брешь, пробитую в монолите Восточного блока чехословаками. И те просто могут не заметить, как окажутся не обновителями социализма, а его могильщиками.
Под влиянием этих мыслей Дин решил довести информацию, которую он узнал от Боба, до советских дипломатов. До этого он уже дважды успел побывать в советском посольстве в Риме, расположенном на окраине города, на улице Номентана, по делам сугубо творческим (прощупывал почву на предмет своих возможных гастролей в СССР), поэтому новый его поход в посольство не должен был вызвать подозрений у итальянской контрразведки СИД (пришла на смену СИФАР), которая с недавних пор – после громкого скандала 1967 года, когда внутри Службы военной разведки СИСМИ был разоблачен агент КГБ Ринальди, – усиленно следила за всеми передвижениями вокруг советского постпредства.
Позвонив по телефону в советское посольство, Дин попросил аудиенции у атташе по культуре, что не должно было вызвать опасений у СИФАР, если она сумела зафиксировать этот звонок. Аудиенция состоялась спустя час после звонка. Однако едва атташе услышал о том, на какую тему пришел общаться с ним гость, он тут же объявил, что эта тема не в его компетенции, и проводил Дина в кабинет, расположенный на другом этаже здания. Как понял Дин, это был кабинет службы внешней разведки КГБ.
Хозяин кабинета, мужчина средних лет в светлом костюме из дорогой ткани, назвавшийся Павлом, на довольно сносном английском пригласил Дина сесть в удобное кресло напротив стола и, прежде чем начать разговор, предложил Дину на выбор любой из напитков: коньяк, вино или русскую водку. Дин выбрал вино, херес, в то время как его собеседник налил себе в бокал знаменитый испанский коньяк «Фунандор». Пригубив из своего бокала, Дин отставил его в сторону и подробно рассказал то, что услышал вчера от Боба. Павел выслушал его рассказ внимательно, ни разу не перебив. Когда Дин замолчал, Павел спросил:
– Почему вы решили рассказать нам об этом?
– Потому что я с симпатией отношусь к вашей стране, – честно ответил Дин. После чего вновь пригубил из своего бокала и спросил: – Или вы в этом сомневаетесь?
– Ни в коем случае! – сделав энергичный жест рукой, ответил хозяин кабинета. – Мы хорошо знаем вас, мистер Рид, как активного борца за мир и нашего друга. Но то же самое знают про вас и наши противники.
– Вы думаете, что Боб работает на них? – после некоторой паузы, понадобившейся ему, чтобы понять значение услышанных от собеседника слов, спросил Дин.
– Почему обязательно работает, они могут использовать Боба без его ведома. Мы называем это «игрой втемную».
– Да нет, вы преувеличиваете, – покачал головой Дин. – Боб встретил меня совершенно случайно, а про телефонный разговор своего отца сказал без всякого умысла, между делом. И как я потом ни пытался снова вернуть его к разговору на политические темы, он больше к нему не возвращался. Никакой «игрой втемную» там и не пахло.
– Ну, хорошо, убедили, – улыбнулся Павел. – И клятвенно заверяю вас, что сегодня же доведу ваши слова до своего руководства в Москве.
Поняв, что на этом аудиенция закончена, Дин допил свой херес и поднялся из кресла. Хозяин кабинета поднялся следом за гостем и первым протянул руку для прощального рукопожатия.
Разведчик не обманул Дина: в тот же день его шифровка была отправлена в Москву, на Лубянку. В те июльские дни туда стекалась масса секретных сообщений из Европы и США, в которых агенты КГБ оповещали свое руководство о реакции политических кругов разных стран на события вокруг Чехословакии. Были среди этих сообщений и данные о возможной реакции руководства США. Подавляющая часть этих сообщений была идентична тому, что рассказал Дин: команда Джонсона была осторожна в своей реакции на чехословацкие события и не собиралась в них вмешиваться. И хотя среди американских политиков были и такие, кто настаивал на протягивании руки помощи Праге (например, сенатор Клейборн Пелл), президент и его команда придерживались другой стратегии. По их мнению, играть на двух фронтах одновременно – на вьетнамском и чехословацком – было бы неразумно. Тем более что у Америки были свои серьезные претензии к Чехословакии. Эта страна своей экономической и военной помощью поддерживала так называемые национально-освободительные движения в слаборазвитых странах – в том же Вьетнаме, например, и занимала 3-е место после СССР и Китая по оказанию такого рода помощи. Чуть позже госсекретарь США Раск в беседе с советским послом в США Добрыниным так выразится на этот счет: «Мы не хотим создавать впечатления, будто за событиями в Чехословакии стоят США или будто США пытаются поощрять антисоветизм в этой стране».
Была еще одна причина, скрытая от широких глаз, согласно которой США не собирались вмешиваться в чехословацкую проблему. Согласно ей Белый дом был заинтересован во вторжении советских войск в Чехословакию, предполагая использовать эту ситуацию в деле раскола международного коммунистического движения. Как теперь известно, этих целей американцы добьются.
Информация, пришедшая от Дина, была немедленно доведена до начальника Первого главного управления КГБ Александра Сахаровского. Ведь хотя в сведениях Дина и не было ничего сверхособенного (о подобном в те дни докладывали многие источники), однако сама личность американского певца вынуждала советских разведчиков поставить в известность своего начальника. А тот уже довел эти сведения лично до Андропова. Услышав это, председатель КГБ удивился: