Динамит пахнет ладаном
Шрифт:
Орлов присел над тем, кого Апач оглушил, выбив из седла. На камнях лежал рейнджер из соседней роты, по кличке Пейот.
— Какого черта он тут шатается по ночам?
— Очухается — спросим.
Орлов хотел потеребить рейнджера за нос, чтобы привести в чувство, как вдруг что-то прошуршало по камням прямо у него под ногами. Он так и подпрыгнул на месте.
— Ты что? — удивился Апач.
— Змея.
— Змея? Ночью? В ноябре?
Апач огляделся, словно мог в темноте увидеть ускользающую гадину.
— Ладно, всякое бывает. Если люди бродят по
— Они не придут, — сказал Орлов. — Если он в дозоре, то они сейчас ждут от него сигнала, что все в порядке.
— Да ладно тебе, — махнул рукой индеец. — Не все же такие умные, как мы с тобой.
Они заткнули пленному рот добротным кляпом и вернулись за оружием.
Договорились сначала стрелять в воздух, только чтобы напугать. Если откроют ответный огонь — бить по вспышкам. Если начнут обходить — не мешать. Если отступят — не преследовать. И самое главное — стрелять поочередно из карабина и револьвера, чтобы создать видимость, будто их здесь не двое, а хотя бы четверо.
Но все их приготовления оказались напрасными. До самого рассвета из каньона никто не вышел. А когда взошло солнце, Апач прогулялся между скалами и вернулся с обрывком тонкой бечевки.
— Это твоя «змея», — сказал он Орлову. — Наш приятель держал веревку в руке. А второй конец был там, у охранников каравана. Чуть что — он выпустил веревку. Те поняли — тревога. Стали ее сматывать. Она застряла в колючках между камнями. Обрубили. И ушли. Тихо, очень тихо.
— Ну и хорошо, — сказал Орлов. — Ночные перестрелки — пустая трата патронов.
Придя в себя, пленник стал мычать, дергаться и сучить ногами, требуя, чтобы его избавили от кляпа и наручников. Однако Апач обратился к нему с проникновенной речью:
— Не надо шуметь, брат мой. Если тебе не нравится наша компания, пожалуйста, можешь остаться. Мы только прикопаем тебя немного песком, да завалим камнями. А то тут койоты такие наглые, да и стервятников полно. Может, и не опознаем тебя, когда вернемся сюда с шерифом. Как тебе такое предложение?
Пленный рейнджер сразу затих, и хранил молчание до самого Эль-Пасо. Сдав его капитану Джонсу и доложив о результатах патрулирования, Орлов ожидал услышать хотя бы сдержанные слова одобрения. Однако Джонс буркнул что-то невразумительное, отводя глаза. Когда за пленным захлопнулась дверь чулана, который заменял тюремную камеру, Орлов спросил прямо:
— Мы зря его привезли?
— Вы зря на него напали. Если он был в дозоре, надо было дождаться каравана.
— С караваном мы бы не справились. А теперь у нас есть хотя бы один из банды.
— Этот? Он не из банды. Он ничего не знает. И ничего нам не расскажет. А вечером его заберет в свою роту капитан Льюис. И тебе с Апачем придется извиняться или хотя бы написать рапорт о случившемся.
— Тогда сначала придется научить Апача грамоте.
— Значит, тебе придется писать за двоих, — не улыбнувшись, продолжил Джонс. — Можешь начинать прямо сейчас. Вот бумага, перо. Садись за стол и пиши. Форму ты знаешь.
— Ты шутишь? — спросил Орлов. — Джек, все ясно как дважды два! Он — соучастник! Он тянул сигнальную веревку! Мы нашли там новые следы мулов! У меня нет никаких сомнений, что…
— У меня тоже нет сомнений, — спокойно остановил его Джонс. — Но парня придется отпустить. А тебе придется написать рапорт.
— Можно хотя бы сначала умыться с дороги? — спросил Орлов и, не дожидаясь ответа, вышел.
Он не собирался ничего писать. Джек Джонс ясно дал понять, что они снова вляпались в историю. Такое иногда случается со слишком ретивыми рейнджерами.
Ведь на лбу у пьяного незнакомца, что задирается в баре, не написано, чейон племянник. Скрутишь его — а потом строчи рапорт за рапортом. Или, скажем, остановишь подозрительное стадо на пути в Мексику, а через пару дней появляется его владелец с безукоризненными бумагами — и ты еще сам будешь двое суток глотать пыль, сопровождая этот явно краденый скот до самой границы. Каждый такой случай надолго отбивал у Орлова желание приезжать в Эль-Пасо, хотя ему и нравилось помогать Джеку Джонсу.
Капитан Джонс хотел честно делать свое дело. Он не собирался искоренить мировое зло или сделать всех людей счастливыми. Сказать по правде, плевать ему было и на мировое зло, и на всеобщее счастье. Он просто хотел, чтобы люди вокруг него не нарушали законы, принятые ими самими. Установили границу? Так будьте любезны, соблюдайте таможенные и прочие правила. Договорились не воровать? Так не обижайтесь, если из-за украденной коровы вас запрут в неуютном помещении года на два. Согласились не убивать друг дружку? Значит, убийца будет пойман и повешен рейнджерами, если только он сам не сдастся на милость суда.
Законы, действующие на Западе, просты и понятны. Просты и понятны также причины, по которым люди, одобряющие закон, при удобном случае не преминут его нарушить. Эти причины — выгода и «жадность.
И точно таким же простым и понятным было средство, которым капитан Джек Джонс приучал людей соблюдать законность. Это средство называлось страх.
Рейнджеров боялись. Именно поэтому они справлялись с тем, перед чем отступали другие силы — полиция и армия. И именно поэтому капитан Орлов был среди рейнджеров.
Но время от времени обнаруживалось, что законы писаны не для всех. Кого-то могут застрелить при попытке угона теленка, а кого-то оправдывают после кражи сотен тысяч долларов. Кого-то можно схватить за шиворот, а на кого-то даже косо глянуть опасно.
И сейчас, поняв, что они с Апачем снова зацепили какую-то вонючую кучу, капитан Орлов решил, что ему пора домой, на зимовку.
Сдав на склад походную амуницию и оружие, он, согласно традиции, устроил для рейнджеров скромную пирушку в гостиничном ресторане. Наутро, приняв холодную ванну и опохмелившись, капитан Орлов сел в первый же поезд, идущий на восток, чтобы добраться до соседнего округа, в распоряжение маршала Паттерсона.