Динамит пахнет ладаном
Шрифт:
«Меня стращать не требуется, — сказал Захар. — Вернемся к фигуре. Какая будет моя работа? Тоже — ломиком и молотком?».
«Боже упаси! — Петр Иванович перекрестился всей ладошкой, по-католически. — Работа будет чистая. Фигура сносится с поляками через своего агента. Поляк тот имеет к фигуре прямой доступ. Условный знак для швейцара — пригласительный билет на вечер Франко-Русского салона. Вот такой».
Петр Иванович передал Захару конверт.
«Тебе только швейцара пройти. Камердинер будет в отлучке. На этаже больше никого. Работай спокойно».
«Если не ломик и молоток, тогда что же?»
«Самоубийство. Вот тебе револьвер системы «веблей». Точь-в-точь такой, какой фигура всегда держит при себе, в халате».
Захар переложил револьвер к себе в карман, предварительно убедившись, что его барабан заполнен патронами.
«Их превосходительство давеча в казино изрядно поиздержались, — сообщил Петр Иванович. — Я так полагаю, что более подходящего момента и не найдешь. Долги, расстроенные чувства, тоска да похмелье — хоть стреляйся».
«Их превосходительство?» — Захар не удержался от вопроса.
«Разве я не сказал? Фигура наша — отставной генерал. Ты что же думал, всякая мелочь способна по картотекам шарить? Нет, братец, на генерала тебя выводим, гордись. Достойная фигура для последнего дела, как ты считаешь?»
«А мне все равно, хоть генерал, хоть министр, — равнодушно ответил Захар. — Я человек государственный. Кого отечество приговорило, того я без колебания…»
Он провел ладонью поперек горла.
«Только вы с паспортом не медлите, Петр Иванович. А то, чувствую, коситься на меня начали друзья-товарищи».
«Паспорт получишь вечером. Утром — генерал, паспорт — вечером», — сказал Рачковский.
Так и вышло.
Ранним утром Захар вошел в генеральский номер, держа перед собой конверт.
Седой румяный старик, позевывая, сидел за столом, разбирая бумаги. Рядом дымилась чашка горячего шоколада. Не поднимая головы, генерал пробурчал:
«Что так рано…»
Захар остановился на почтительном удалении от стола и вытянулся:
«Ваше высокопревосходительство! Пакет из салона!»
«А где… — увидев незнакомца, генерал удивленно вскинул седые брови. — Ну, не важно, пакет? Что за пакет?»
Подав конверт, Захар отступил в сторону и встал сбоку от стола. Генерал склонил голову, распечатывая пакет, так что Захару было очень удобно выстрелить ему в висок.
Старик обмяк в кресле, и его голова с глухим стуком упала на зеленое сукно стола. Захар положил свой револьвер на паркет возле безвольно повисшей руки покойника. А генеральский «веблей», лежавший в халате старика, перекочевал в карман к Захару.
Еще раз оглядел огромный кабинет и вышел так же спокойно, как и вошел.
Вечером он уже держал в руках свой паспорт. А назавтра был в Лондоне и собирал вещички, готовясь к поездке за океан.
Все исполнилось гладко. Почти идеально. Правда, полиция не поверила в самоубийство жизнерадостного русского богача. Было установлено, что рано утром в номер заходил некий курьер. Упавший на пол конверт с приглашением привел полицейских во франко-русский салон. А там они узнали, кто должен был отнести приглашение генералу. Так стало известно имя несчастного поляка. Журналисты оповестили об этом всю Францию. Казалось, убийцу вот-вот схватят. Но поляк исчез бесследно.
Год спустя тело мнимого убийцы генерала было обнаружено на окраине Сан-Антонио. Но это уже совсем другая история, не имеющая отношения к Парижу.
— Нет, ты не видел Парижа! — пылко воскликнул Тихомиров. — Кто хотя бы раз видел рассвет на Елисейских полях, тот никогда не забудет эту дивную картину.
— А мне и тут хорошо, — равнодушно повторил Захар.
Когда Исполнительный Комитет вынес смертный приговор Александру Второму, Гаврюше Тихомирову шел семнадцатый год, и посему он воспринял новость с детской наивностью. «Значит, скоро революция?» — спросил он у сестры. Та в ответ лишь улыбнулась и потрепала братишку по щеке.
Исполнительный Комитет считался наиболее законспирированным подразделением «Народной Воли», и его решения доводились только до избранных. Однако Гаврюша знал о Комитете больше многих заслуженных революционеров, хотя сам в организации не состоял. Не состояла в организации и его сестра, Поллинария, которая, тем не менее, во всех подробностях расписывала Гаврюше борьбу с царским режимом. А вот ее жених был в «НВ» не последним человеком. Он принадлежал к почетной касте нелегалов, и появлялся в доме Тихомировых то в мундире железнодорожника, то в косоворотке и сапогах со скрипом. Гаврюша долго не знал, как зовут жениха его сестры. О нем так и говорили в доме — «Полюшкин жених». Однажды он подслушал, как, прощаясь, сестра назвала своего возлюбленного польским именем Янек. Только в восемьдесят пятом году, когда в газетах появилась фотография террориста, погибшего при взрыве собственной бомбы — только тогда Полюшка обмолвилась, пряча газетную вырезку в шкатулку: «Прощайте, Замойский». Так Гаврюша узнал, что при более благоприятных обстоятельствах мог бы породниться с самим Иваном Замойским, знаменитым боевиком.
Впрочем, и несостоявшееся родство сослужило Гаврюше неплохую службу.
Году так в 83-м или 84-м к ним в дом заглянул незнакомец, прилично одетый господин, говоривший с сильным прибалтийским акцентом. Не представившись, он только сказал, что имеет небольшую посылку для господина Тихомирова. Отдавая увесистый чемодан ошеломленному Гаврюше, незнакомец шепнул: «Я от Янека. У вас последний надежный адрес. Не ходите никуда. Все связи оборвать. Когда наступит лучшее время, мы встретимся».
Первым стремлением Гаврюши было немедленно заявить в полицию. Но он живо представил себе дальнейший ход событий. Охранка, о которой он был наслышан, не упустит возможности сделать его своим агентом, а квартиру превратить в ловушку для уцелевших революционеров. («Народная Воля» к тому времени была истреблена почти полностью).
Мысль о том, что незнакомец мог быть банальным провокатором, пришла чуть позже, и Тихомиров снова засобирался было в участок. Однако, поразмыслив, он пришел к выводу, что ни его персона, ни личность сестры не представляют для охранки никакого интереса. Семья их считалась вполне благонадежной. Иначе Полюшку не взяли бы на работу в дом великого князя. Может быть, проверка? Но тогда проверили бы сестру. Вручили бы чемодан ей, а не брату-студенту, которого незачем проверять…
Много разных мыслей и чувств обуревали Гаврюшу Тихомирова, пока он стоял в коридоре, глядя на дорогой кожаный чемодан. Услышав, как в гостиной часы пробили четыре раза, он спохватился: «Скоро придет сестра!»