Динка прощается с детством
Шрифт:
— Я говорил тебе, что это она. Горчица… А ты взял да ударил. Зверь ты после этого. Цыган… — шептал чей-то расстроенный, негодующий голос.
— А мне плевать, кто она! Живым отсюда никто не выйдет! — гневно отвечал другой.
— Это мой дом. Она ко мне пришла, — жалобно, по-детски всхлипнул третий.
— Твой дом, шкура? А ты чей? Кто тебя подобрал, сволочь? Пошел вон отсюда, пока цел!
Динка подняла голову и застонала. Голова была тяжелая, словно на ней лежало сто пудов, по шее струилось что-то теплое и заливало лицо. Губы пересохли.
— Пить… — с трудом прошептала Динка, не слыша своего голоса.
Неподалеку что-то метнулось, звякнуло ведро.
— Дай ей пить. Цыган.
— Пошли вон отсюда к чертовой бабушке! Кому я говорю, Ухо? — послышался грозный окрик.
— Не пойду. Ты убьешь ее… — упрямо ответил первый.
— Не убивай, Цыган… — жалобно всхлипнул ребячий голос.
— Пить… — снова прошептала Динка.
— Воды хоть дай… Сам дай, Цыган!
Ведро снова звякнуло. Тот, кого называли Цыганом, перешагнул через Динку, приподнял ее голову и прижал к губам жестяную кружку. Струя холодной воды плеснулась Динке на шею, пролилась на грудь. Она жадно припала к кружке и открыла глаза.
— Ну пей, что ли! — нетерпеливо произнес знакомый грубый голос.
Динка уперлась обеими руками в пол и попыталась встать. Но сил не было, тяжелая, словно чужая, голова ее снова упала на пол.
— Кончается… — испуганно прошептал кто-то.
Цыган грязно выругался.
— Идите вы знаете куда… — Он грубым рывком приподнял Динку и прислонил ее спиной к разваленной печи.
Месяц осветил ее лицо и шею, залитые кровью. Серые тени сдвинулись ближе, заслоняя собой свет.
— Кровь… — с ужасом прошептал детский голос.
— Эй, Ухо! Уведи Шмендрика! — сказал Цыган.
— Не пойду я… Не пойду!..
Цыган наклонился, набрал в рот воды и плеснул в лицо Динке. Она широко раскрыла рот, хватая губами воздух. Глаза ее посветлели, и взгляд остановился на темном лице Цыгана.
— Что? Узнала? — насмешливо спросил он.
— Жук… — тихо прошептала Динка и вдруг беспокойно зашевелилась, обвела глазами стены. Все происшедшее смутно встало в памяти: скрипка… Иоська… Матюшкины…
Она обхватила за шею наклонившегося над ней Цыгана и с ужасом зашептала:
— Беги, Жук, беги… Спаси Иоську… Меня убили Матюшкины…
Цыган вдруг смягчился.
— Никто тебя не убил, дура! — добродушно усмехнулся он и, намочив ладонь, стер с ее лица кровь.
— Матюшкнны… — снова повторила Динка.
В углу кто-то тихонько фыркнул.
— Кто это? — с испугом спросила Динка и снова застонала.
— Защитник твой… Рваное Ухо… Смеется, сволочь, рад, что оживела, — все с той же добродушной усмешкой пояснил Жук.
— Рваное Ухо… — задумчиво повторила Динка. В ее разбитой голове смутно зашевелилось какое-то далекое воспоминание, но она ничего не смогла вспомнить, ее мучила другая мысль. — Жук… где Иоська? — с тревогой спросила она.
— Ну, здесь Иоська… А тебе что до него?
— Иоська! — жалобно всхлипнула Динка, приподымаясь и поддерживая руками голову.
— Ну иди уж, Шмендрик! — разрешил вдруг Цыган, с интересом глядя, как робко и неуверенно из угла комнаты двинулась в сумерках небольшая детская фигурка и, словно боясь подойти ближе, остановилась.
— Иоська… — радостно повторила Динка, протягивая руку навстречу щуплому мальчику и пытаясь в темноте разглядеть его лицо.
— Да ты чего боишься? — хмыкнул вдруг Цыган и громко расхохотался, блеснув белыми зубами. — Иди поздоровайся. Я разрешаю, — важно сказал он.
— Ну, я Иоська… — подходя ближе и ежась от смущения, улыбнулся мальчик.
Динка быстрым взглядом окинула его щуплую фигурку, спутанную кудрявую голову. В темноте лица его не было видно, но ей показалось, что большие синие глаза Катри ожили и улыбнулись ей счастливой, благодарной улыбкой.
— Жук! — быстро сказала она. — Там, у крыльца, Прима! Приведи ее сюда! Скорей, пока не вернулись Матюшкины! Мы сейчас же уедем!
Цыган вдруг ощетинился, и глаза его с тревогой уставились на Динку.
— Какая еще Прима с тобой? Кого ты привела сюда? — грозно крикнул он, поднимаясь и глядя на дверь.
— Дурак ты! Прима — это моя лошадь! Иди приведи ее к крыльцу!
— Смотри барыня какая! Приведи ей лошадь! А зачем она тебе, твоя лошадь?
— Не кричи, — поморщилась Динка. — Мы с Иоськой уедем домой! Мне бы только встать… Помоги мне встать!
— Я тебе не нянька! Вон Ухо поможет!
Высокий худой подросток рванулся на помощь Динке и, близко наклонившись к ней, лукаво улыбнулся блестевшими в темноте светлыми раскосыми глазами.
— Не помнишь меня? А я тебя помню!
Динка с удивлением вспомнила вдруг базар, рваного мальчишку, вспомнила запекшуюся кровью рану у него за ухом, крикливую торговку и вывалянный в пыли кусок сала.
— Так это ты Рваное Ухо? — спросила она, подымая бровь. — Ты?
— Я… — довольно ухмыльнулся подросток. — Своей собственной особой.
— Откуда же ты? А ухо? Болит у тебя ухо? — растерянно спросила она, вспоминая, как долго преследовало ее во сне кровоточащее ухо базарного мальчишки.
Он засмеялся, дернул себя за ухо.
— Не… зажило теперь.
— Ну хватит, — мрачно сказал Цыган. — Иди, Ухо, отгони лошадь подальше, а то светает, увидит еще кто…
— Как — отгони? — закричала Динка и, схватившись за руку Уха, с усилием поднялась. — Нам нужно ехать! Пойдем, Иоська!
— Я не пойду! — с испугом сказал Иоська и, отойдя к Цыгану, прижался к его плечу. — Я с Цыганом останусь!
— Что, съела? — расхохотался Цыган. — Пойдет он с тобой, как же! Мы тут своей компанией живем, и никто нами не распоряжается! А тебе я так скажу: убирайся, пока цела, но помни… — Он подошел к Динке и поднес к ее лицу тугой кулак. — Если скажешь кому про нас, наведешь на след, тогда прощайся с жизнью! Я и сейчас не выпустил бы тебя живой, да вот защитники нашлись и рук марать мне не хочется. Поняла, что я сказал?