Динка прощается с детством
Шрифт:
— Поняла, — прошептала Динка и с укором посмотрела на Цыгана. — Так это, значит, ты мне голову разбил?
— Я! Но это только для первого раза, и зря не убил на месте!
— Да за что же? Что я сделала тебе, Жук? — с удивлением и грустью спросила Динка.
— Я не Жук, а Цыган… И тебе не товарищ, со мной шутки плохи. Вон они это знают! Мы здесь по своему делу сидим. Поняла? А слягавишь — пеняй на себя! Из-под земли вырою! — грозно закончил Цыган.
— И про Иоську ты молчи. Люди его скрипки боятся и не лезут сюда. Понятно? — серьезно добавил Рваное Ухо.
Динка, держась за печь, молча смотрела на Иоську, но он прятался от нее за спиной Цыгана.
— Я никому ничего не скажу, — твердо сказала Динка, — Живите, как хотите. Но Иоська еще маленький, ему надо учиться, его отец хотел, чтобы он учился, начала было Динка, но Иоська, высунувшись из-за плеча Цыгана, быстро перебил ее:
— Я уже умею читать… А мы с Цыганом Матюшкиных убьем… Мы их подстережем и убьем!
— Матюшкиных? — Динка посмотрела на Цыгана. — Я их тоже убью!
Цыган расхохотался:
— Ну вот, как раз вдвоем с Иоськой!
— Напрасно ты смеешься, — холодно сказала Динка. — Я и сейчас хотела взять обрез на всякий случай.
— Что же не взяла? Тяжело тащить было? Лошадь бы довезла как-нибудь! — насмешливо скривил губы Цыган.
Динка обозлилась:
— Ты здоровый как дубина, а дурак! Обрез я могу взять в любую минуту, и стрелять я умею! А ты сидишь тут, собрал мальчишек и грозишь голым кулаком!
Глаза Цыгана сузились. В предрассветных сумерках отчетливо было видно его лицо с хищной улыбкой. Он кивнул головой сгрудившимся вокруг него ребятам.
— Вон как заговорила! Что, не сказал я вам? Ведьма! Из головы кровь хлещет, а она тут командовать! Говорю, уноси ноги, пока цела! Мы не с обрезом на Матюшкиных пойдем, у нас всякое оружие есть. Поняла? У нас свои дела… А ты мотай отсюда, да живо!
— Ладно, — махнула рукой Динка и, держась за стенку, пошла к двери. — Люди по тюрьмам сидят из-за вас, из последних сил бьются за революцию, оружие готовят на буржуев, а вы в дурачка играете! Ты, Жук, главарь здесь, я ведь понимаю! Ты мог бы целый отряд собрать. Вон что по селам делается, бедняков богатей в бараний рог гнут, а тебе дела мало, ты небось по базарам мотаешься и Иоську воровать учишь! Эх, ты! — Динка снова пошла к двери.
Цыган переглянулся с притихшими мальчишками.
— Стой! Ты что нам голову темнишь? Слыхала звон, да не знаешь, где он! А нам все известно, мы на базарах лучше, чем из газет, все знаем!
Динка остановилась. Голова нестерпимо болела, говорить не хотелось.
— Ладно, — сказала она. — Все равно с вас толку нет…
— Ну и катись отсюда, а то, слово за слово, да и выбросим в овраг!
— Не грози, я тебя не боюсь. Дай мне воды еще, а то дома испугаются. Полей мне, — выходя на крыльцо, сказала Динка. Цыган зачерпнул воды.
— Шею смой, — сказал он и вдруг простодушно добавил: — Утереться у нас нечем! Ну, обсохнешь по дороге.
— Обсохну, — сказала Динка.
Из хаты вышли Иоська и Рваное Ухо. В лесу уже светало. Динка вспомнила, что Ефим скоро проснется, и заторопилась. Неподалеку от дороги спокойно паслась Прима. Цыган подвел ее к крыльцу.
— Твоя лошадь? — спросил он.
— Моя. Я живу на хуторе. — Динка подробно объяснила, где живет, и добавила: — Приходи с Иоськой! И ты, Ухо, приходи! — с улыбкой обернулась она к давнишнему знакомому.
— Вряд ли… Иоську мы прячем, нельзя ему. Одного тоже не оставляем.
— Да, конечно, а то Матюшкины узнают… Но я Иоську все равно так не брошу, я матери его обещала, — твердо сказала Динка.
— Слышали мы клятвы твои! Только зря это, Иоська от меня никуда не пойдет!
Динка молча подошла к лошади. Ребята тоже подошли, гладили бока Примы, расчесывали пальцами гриву.
— Сколько ей лет? — спросил Цыган и, ловко подняв голову Примы, заглянул ей в рот. — Молодая, а глаз слепой!
— Это ветка хлестнула ее по глазу, — машинально ответила Динка. У нее нестерпимо ныла голова; кровь уже не шла, но до темени страшно было дотронуться и не было сил вспрыгнуть на лошадь.
— Вот садись с пенька, — сказал Рваное Ухо и подвел Приму к старому пню.
Динка села, взяла поводья.
— Прощайте. Я еще приду как-нибудь днем. Меня никто не увидит, не бойтесь!
— А днем ты нас не найдешь: мы, как кроты, в земле живем. Днем спим, а ночью выходим!
— Где же в земле? — удивилась Динка.
— Ну, это наше дело! А ты, если надумаешь, приезжай ночью, — неожиданно миролюбиво сказал Цыган.
Динка улыбнулась.
— Ну уж нет! Чтобы ты мне опять голову разбил?
— А ты знак подай, а то и разобью! Покричи кукушкой. Можешь?
— Могу. Иоська! — позвала Динка. Иоська поднял глаза. В сером утреннем свете они казались огромными.
— До свиданья, Иоська! И ты прощай, Ухо! Я рада, что увидела тебя, а то часто снилось мне, как бежит за тобой торговка, и больное ухо твое мне снилось. Прощай, Жук! — Динка тронула лошадь. Ехать рысью она не могла и, сцепив зубы, сразу взяла в галоп.
Ребята молча смотрели ей вслед.
— Поехала… — не то сожалея, не то удивляясь чему-то, сказал Цыган.
Глава восемнадцатая
ВОСПИТАНИЕ — ДЕЛО СЛОЖНОЕ
Пока Динка добралась домой, Ефим уже ушел. Динка пошла к ручью, выстирала заскорузлое от крови платье, как могла промыла родниковой водой рану, завязала ее бинтом. Дома она долго шарила в ящике стола, где лежали у Мышки всякие лекарства. Динка никогда не лечилась, но сейчас голова ее нестерпимо болела, и она хотела принять все меры для скорейшего выздоровления. Налила в рюмку валериановых капель, подумав, бросила туда же таблетку пирамидона и, выпив все это одним залпом, улеглась. Но сон не шел. Подушка казалась жесткой, шея с трудом ворочалась, и душу саднила горькая обида на Цыгана и Иоську.