Динка (с иллюстрациями Воробьева)
Шрифт:
Прощаясь с поляной, Динка долго пятилась задом, кланяясь и повторяя.
– Спасибо вам! Спасибо!
Из Пущи-Водицы Динка вернулась сияющая, с огромной охапкой цветов.
– Берите, берите!
– кричала она с порога.
– Берите их от меня! Я уже совсем объелась ими! Ох, Мышенька, я, наверно, и сама вся фиолетовая! А в глазах у меня все голубое, желтое, зеленое… И такое теплое, мохнатенькое…
Динка требовала, чтобы все прикладывали цветы к губам, щекам, и спрашивала:
–
– Да где же ты была?
– беспокоились домашние, с недоумением глядя друг на друга.
Динка, почуяв опасность, поторопилась выкрутиться:
– Нигде я не была. Мне один мальчик дал. Просто он шел с цветами, а я шла без цветов. И он сказал: «Девочка, я вижу по твоим глазам, что ты очень хочешь цветов!» А я сказала: «Да». Ну, он и дал мне эти цветы!
– Сказка про белого бычка, - усмехнулся Вася.
– А может, и правда?
– нерешительно предположила Мышка.
– Неправда, - резко сказала Алина.
– Правду она скажет только маме.
– Она и мне скажет, и тебе скажет, и Мышке, только не стойте у нее над душой, - тихо сказал Леня, отводя в сторону сестер.
– Что вы, не знаете ее разве? Не спрашивайте, и она скажет сама!
– Мама, - говорила, засыпая, Динка, - давай летом снимем дачу в Пуще-Водице! Я ездила туда с нижним мальчиком, он очень хороший мальчик, его зовут Хохолок… И он сказал: «Хочешь, я покажу тебе фиолетовую поляну?» А я сказала: «Да». И мы поехали и привезли цветы… Это цветы «сон», и мне от них хочется спать…
На другой день, встретив Андрея, Леня сказал:
– Это ничего, что ты свозил мою сестру за цветами, только следующий раз ты так не делай.
– Она очень просила… - смутился Андрей.
– Ну, это она умеет! Она что хочешь выпросит, а ты не поддавайся, А то она как повадится с тобой ездить, так только и будешь кататься!
Глава 14
ПОСЛАНИЕ ВОЛГИ ВИХРАСТОЙ ДЕВОЧКЕ ДИНКЕ
Но Динка и не думала никуда ехать. Еще не отцвела в ее глазах фиолетовая поляна, как новое сказочное чудо произошло в ее жизни. Случилось это так.
Под вечер, когда Алина ушла к подруге, а Мышка сидела в ее комнате и, заткнув пальцами уши, читала Диккенса, почтальон принес письмо; оно было адресовано Динке.
– Ою!
– сказала Марина, взвесив на руке конверт.
– Вот так письмо! За семью сургучными печатями да в двойном конверте… Это от Никича.
Динка разорвала конверт и вытащила большой лист, исписанный печатными буквами.
Сверху стояло.
ЧИТАЙ САМА
– Ну, значит, тут какой-то секрет. Иди в свою комнату и читай сама, сказала Марина.
Динка пошла, села на свою кровать и, положив на колени лист, начала читать.
«Здравствуй, друженька моя Динка!
Пишет
Получив твой наказ, приоделся я по-праздничному и пошел к матушке Волге…»
Руки Динки задрожали. Слезы часто-часто закапали на лист… Вот что писал дальше Никич:
«…Подошел я к берегу… А она, сердечная, пенится, хлопочет. Только-только ото льда освободилась, гонит последние льдины по течению и шумит на них, сердится… Ну, думаю, вот уж гость не вовремя… АН нет! Приплеснулась она вдруг близехонько к бережку и навроде золотой рыбки спросила:
– Чего тебе надобно, старче? Поклонился я тут низко-низко:
– Поклон тебе, матушка Волга, от вихрастой девочки Динки. Помнишь ли ты ее?
Всколыхнулась желтенькая водичка, набежала, как слеза, на песок:
– Я всех мальчиков и девочек помню, а твою вихрастую ее раз купала, и на утесе ее видала, и пароходом ей из Казани ее друга Леньку везла… Жива ли, здорова ли Динка?
– Жива и здорова она, матушка Волга, только плачет, по тебе скучает, и водичку свою желтенькую поминает, и во сне на утесе сидит, пароходы твои в плавание провожает… Что велишь передать ей, матушка?
Закудрявились гребни волн белой пеною, словно сама матушка седою головой покачала:
– Пусть не плачет, не горюет вихрастая. Жизнь еще велика, мы свидимся… И приму я ее, и обласкаю, только передай ей завет мой - пусть придет ко мне с чистой совестью, с теплым сердцем, к чужому горю отзывчивым, с трудовыми руками, а не с барскими ручками, чтобы все люди сказали: хорошая девочка Динка, не посрамила она свою матушку Волгу..»
Долго-долго плакала Динка… А в соседней комнате тревожно прислушивались к ее плачу Марина и Ленька.
– Что же пишет ей Никич? Не заставит он плакать зря, - теряясь в догадках, шептала Марина.
Ленька стоял у окна и, стиснув зубы, думал о том, что напрасно увел свою Макаку с утеса, лучше взял бы ее за руку и пошел с ней по белу свету… Ни одной слезинки не уронила б она, всех обидчиков ее убивал бы на месте он, Ленька.
Лучше б им и на свет не родиться… А здесь… Не хозяин он здесь, не защитник… Стоит, как столб, и не смеет вступиться… Леня круто повернулся к Марине.
– Мать, - глухо сказал он, не замечая, что впервые называет ее этим именем.
– Уйми ее… Или я сам пойду!
– Потерпи, Леня, голубчик… Ничего не сделает Никич зря.
– Все равно, мать… Хоть бы и Никичу, а не дам я ее слезами извести!
Марина осторожно открыла дверь Динкиной комнаты.
Динка подняла распухшие от слез глаза. На коленях ее лежал большой лист, исписанный печатными буквами: материнский завет Волги вихрастой девочке Динке…
Утром Динка вложила послание Волги в конверт и отдала его на хранение в самые верные руки:
– На, мама… Спрячь.